Ясно. Ладно, пока не дергаемся, не той величины вмешательство. Кивнув – продолжаем одевание – я ответил княжне:
– Макар свое дело хорошо знает. Это ему легко, а другой мог бы и не справиться.
– Дядька Макар – лучший псарь в мире, – «само собой разумеющимся» тоном ответила Ксюша.
Одевание-умывание закончилось, и я вышел в гостиную. Справа, в соседствующем с заваленным почтой письменным столиком кресле, сидела одетая в заковыристой выкройки, умеренной пышности, кремового цвета, украшенном золотистыми нитями и кучей мелких деталей, платье, сидела Ксюша. Кожа ее лица была далека от «аристократической бледности», булавки и шпильки в высокой, на мамин манер, прическе блестели в свете окон.
По гостиной с совершенно несолидной Высочайших питомцев жизнерадостностью и любопытством бегали совсем уже взрослые пекинесы. Гладко вычесанная шерсть поблескивала на солнце не хуже булавок, носы тыкались во все углы, вызывая у лакеев тоскливый взгляд – собачья сопля на дорогущем шкафу XVII-го века не нравится и мне, так что понимаю.
– Доброе утро, – улыбнулся я княжне.
– Доброе утро! – с радостной улыбкой отозвалась она. – Тебе письмо от Марго! – указала пальчиком на стол. – Давай откроем?
– А вдруг там наши с нею страшные секреты? – спросил я, опустившись в кресло по другую сторону стола.
Письмо-то как минимум на половину будет на немецком, который я еще не настолько хорошо выучил – Ксения удивится, что ее брат забыл такой важный и знакомый с самого детства язык.
Надув щечки, княжна обиженно спросила:
– Братец, у тебя есть от меня секреты?
– Ну конечно же есть! – улыбнулся я. – А у тебя от меня секретов разве нет?
Совесть и воспитание в Ксюшиной голове победили любопытство и желание поймать братика на имитацию честности. Опустив глаза, она поерзала и призналась:
– Есть, – подняв взгляд, попыталась перехватить инициативу. – Но секретов в таких письмах не найдешь, они вот здесь! – подняла со стола конверт и показала мне.
Знаний немецкого хватило, чтобы увидеть герб Германской Империи и «кайзер Вильгельм II» в строке «отправитель».
– Наш добрый кузен Вилли решился! – обрадовался я и отобрал у сестры конверт.
Вскрывая бумагу ножиком, прокомментировал:
– В силу разницы в ранге, мне невместно писать ему первым…
– Я знаю! – похвасталась Ксюша.
– Не перебивай, – мягко попросил я.
– Прости, – признала она мою правоту.
Лиззи подбежала ко мне, понюхала туфли и потеряла интерес, отправившись исследовать основание напольных часов.
– Они тебя совсем не помнят, – расстроенно вздохнула княжна и оживилась. – Нужно показать это письмо папа́. Я была у него два с половиною часа назад, но он еще спал, – на лице мелькнуло старательно отогнанное беспокойство, и она тихо спросила. – Братец, папа поправится?
Неудобный вопрос – кому будет приятно говорить девочке-подростку, что ее отец неизбежно умрет, а остаток жизни будет прикован к постели?
– У папы очень плохой перелом, – вздохнул я, отложив момент извлечения письма из конверта. – Человеку для здоровья жизненно необходимо ходить или двигаться иначе. Будь мы с тобою крестьянами, можно было бы готовиться к похоронам.
Ксюша задрожала губами, в глазах появились слезы, и она набрала в грудь воздуха, чтобы изречь что-то вроде «не смей говорить таких страшных вещей!».
– Но нам повезло, – не дал я ей этого сделать. – За папой будут ухаживать лучшие доктора, у нас есть Сибирий – он поможет при осложнениях, а скоро появятся новые лекарства. Врать не буду – ходить папа никогда не сможет, но со временем окрепнет.
