Победоносцев закаменел лицом и на всякий случай приготовился.
– И Господь откликнулся за мои молитвы, – продолжил я, обхватил лезвие свободной рукой и резко провел по нему.
– Жоржи! – испуганно воскликнула мама.
Пара капель крови сбежали по лезвию и испачкали ковер, я отпустил лезвие и показал рану, которая почти сразу перестала кровоточить:
– Мои слова могут показаться гордынею, но у Господа есть для меня план.
Вытерев рану платком, показал розовую полосу, которая через пару часов рассосется:
– И в мудрости своей он сделал так, чтобы следующего Наследника убить было очень сложно.
Немая сцена, занавес.
Удивительной силы человек Александр – ослабленный переломом и сотрясением мозга, одурманенный опиумом и моими стараниями испытавший чудовищный, двойной шок, он до самого рассвета рулил последовавшим после «исповеди» разговором, засыпая меня вопросами, несколько раз прерываясь на молитвы – в них я само собой деятельно участвовал – и вырабатывая для меня и остальных линии поведения в свете открывшихся фактов.
Началось это долгое обсуждение необычно – с острого приступа религиозного экстаза матёрого мракобеса Константина Петровича Победоносцева, который вогнал моих Августейших родителей классическим приемом «чмокни цесаревичу сапожок». При этом лицо его выражало щенячий восторг, глаза за очками сияли и набухали слезами, а задыхающееся от захлестывающей душу благодати нутро исторгало дрожащие, сбивчивые слова:
– Помазанник! Грядет Великая Россия! Счастье-то какое, Господи! Всегда знал, всегда верил! Спасибо, Господи!
В высшей степени довольный обретением верного до фанатизма, нереально авторитетного и значимого союзника, я наклонился и за плечо поднял обер-прокурора Святейшего Синода на ноги, сопроводив нарочито-простецким, но передающим сердечное расположение и уважение, обращением:
– Встань, дядька. Негоже наставницу будущего Помазанника по полу ползать.
– Виноват, Георгий Александрович! – радостно проорал мне в лицо Победоносцев, в одночасье из одного из важнейших государственных деятелей деградировав до Андреича.
Нет, это неправильно – не деградация, а эволюция!
После этого все трое «зрителей» взяли себя в руки, и время до утра прошло полезно. Перегруз информации был критическим, поэтому от важных решений было решено воздержаться. Одно решение, впрочем, очевидно и так – в моем праве носить титул цесаревича не сомневался никто: многократно доказывал делом. Конкретику обсуждать тоже будем позже, и я не питаю иллюзий – когда шок пройдет, а новая информация уляжется в головах, абсолютного повиновения мне ждать не придется. Я же «молод и горяч», на меня такое свалилось, и даже волшебная регенерация (материальное подтверждение богоизбранности) не заставит маменьку и папеньку жадно смотреть мне в рот. В моем положении очень легко «зазнаться» и «сбиться с пути», и именно на это я бы в их ситуации и давил.
Остатков сил хватило не обидеть Андреича – камердинер проводил меня по моим личным апартаментам и рассказал о том, что в его отсутствие здешние слуги, как водится, «совсем распустились, все в пыли да паутине было, но ничего, я их быстро к ногтю прижму!». Поблагодарив деда – надо будет ему обер-гофмейстера дать, оно и заслужил, и мотивация дорасти до обер-камергера будет – я зарылся в оказавшуюся не такой уж и мягкой перину и с чистой совестью вырубился, увидев во сне скользящие в небесах дирижабли, усыпанные автомобилями улицы сияющих неоном городов и вгоняющую крестьян из глубинки в почти мистический ужас диковину «умнофон».
