Внизу, окутанный сырой предрассветной дымкой, распластался дремлющий город. Пестрые крыши домов укрывали его словно лоскутное одеяло. Нева и ее притоки казались причудливыми прорезями: будто кто-то хорошенько поработал ножницами. Храм Спаса-на-Крови, Ростральные колонны, шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости подпирали сумеречно-лиловое небо. В тумане растворялся Финский залив с верфями порта и пришвартованными лайнерами.
Эту крышу Жене когда-то показал Юра. Брошенная тогда вскользь ремарка дала понять, что место памятно ему романтической подоплекой. Однако она сознательно пропустила сказанное мимо ушей. Вид на старый город захватывал и восхищал. Совершенно неважно, откуда он узнал про эту крышу, и какие ассоциации она навевала ему.
Сейчас Женя и не вспоминала, что бывала здесь с другим мужчиной. На ее губах играла улыбка, а взгляд был устремлен на Джейсона. Тот, засунув руки в карманы, смотрел вдаль, воздавая должное великолепию панорамы Санкт-Петербурга.
– Ты права, здесь красиво. В Лос-Анджелесе есть похожее место, которое люблю. Будешь в Штатах – позвони, обязательно покажу.
– Никогда не гуляла по другим крышам, кроме питерских.
– Значит, первый раз будет со мной.
Он многозначительно посмотрел, и щекочущая двусмысленность – без сомнения, нарочитая – испарилась, нейтрализуемая этим взглядом. Тонкий сексуальный подтекст содержался лишь в словах, а глаза, глубокие, спокойные, не ставили целью подогреть тлеющий огонек. Женя чувствовала себя сбитой с толку диаметрально противоположными сигналами. Поступки, жесты, намеки – все говорило, что Джейсон неравнодушен. Но взгляд – слишком спокойный, слишком теплый – опровергал это.
– Ты смотришь на меня так… – ее фраза повисла в воздухе, оставшись неоконченной.
– Как?
– Не так, как надо.
– Точно знаешь, как тебе надо?
Она поежилась. То ли от внезапно налетевшего ветерка, то ли от разговора. Игра «на грани», которую он предлагал весь вечер, ей не по нутру. Зачем эта двойственность? К чему все усложнять и закручивать лихие морские узлы?
Раздражало ощущение, что она где-то дает маху и не может постичь его мотивов и намерений. И еще разбирала досада. Вылетали в трубу все стандартные (и даже не стандартные!) приемы соблазнения – с их экспрессией, живостью и, вместе с тем, женственностью и непосредственностью. Если Джейсон и был очарован, то не подавал виду. Он стоял в трех шагах, но, казалось, его мысли витали далеко отсюда. «Черта с два, не нарушу молчание, – подумала она. – Ведь все чувствует и знает. Причем весь вечер уверяет, что чувствует и знает больше, чем я. Вот и карты в руки. Пусть действует, как считает нужным. В крайнем случае, всегда могу взять и уйти».
Джейсон, изучая тающий в дымке горизонт, проронил:
– Ну как? Анализ поведения Джейсона Беркли закончен? Каковы выводы?
Нервная усмешка вырвалась у Жени помимо воли, и вслед – покачивание головой, означающее: невозможно, умываю руки. Она откинула со лба прядь волос и произнесла:
– Опять читаешь чужие мысли?
– Не чужие. Твои. Можно читать лишь тех, кто хочет быть прочтенным. А если человек желает, чтобы другой его читал, значит, они уже не чужие. Такая вот логика. Ну так что там с выводами?
Она тяжело вздохнула и переступила с ноги на ногу. Жестяное покрытие отозвалось гулким эхом.
– Джейсон, зачем тебе все это? – ее рука очертила полукруг, в поле которого попали сиреневое небо, Нева и вся романтика дремлющего города. Ладонь замерла, указывая на центр невидимой нити, натянутой между ними. – Я не умею читать мысли. Но хорошо читаю между строк, поэтому вижу, что происходит что-то… не то. Почему так смотришь на меня? Я чувствую твое тепло, но… Это не то тепло, которое должно быть. Толком даже не понимаю, нравлюсь ли тебе? Хочешь ли поцеловать? И если – да, почему не делаешь этого? Чего ты добиваешься?
