* * *
Идя по коридору, Хэпи вдруг остановился и, вонзив указательный палец в стену, закрыл глаза. В голове возмущенной толпой проносились звенящие мысли. Он часто замечал, что удача – не на его стороне, но в последнее время ему приходилось особенно трудно. И хотя у Хэпи имелось собственное мнение относительно таланта, слова Гордаса пробудили умело забытые чувства. Недовольство ролями, что он играл в этом театре, с прежней силой поднялось из глубин души. Хэпи был упрям: однажды решив не выпрашивать ролей, а заслужить их, получить по праву, он следовал этому, не отступая ни на шаг. Хэпи измерял талант исключительно на своих придуманных весах, где сила тяжести начинала действовать лишь при добавлении удачи, стечений обстоятельств, совпадений. Все это вместе весовой примесью растворялось в чистом таланте, и только тогда он тяжелел и перевешивал. Но разве будет честным весовой поединок, когда в одном случае талант чистый, а в другом он с примесью? Хэпи знал ответ, и оттого казался спокойным за свою судьбу, да и за все происходящее вокруг.
Указательный палец старательно выписывал мысли на грубой стене.
Хэпи холодно усмехнулся, произнеся вслух:
– Бог? Или все-таки его шут? … А вообще может ли быть шут у бога?
Иногда Гордас бывает прозорлив.
«Божий шут». С особой аккуратностью Хэпи вывел эту подпись под всем им написанным на стене.
– Хэпи, тебе не кажется, что палец прежде должно было обагрить кровью? – приятный голос оборвал мысли Хэпи:
– Квентин, поэтам пристало красться разве что за музами. Ты с кемто меня перепутал… – в словах его был легкий сарказм.
Перед Хэпи стоял голубоглазый юноша с волосами темного теплого цвета, которые доходили ему до поясницы. Они были хитро перетянуты в несколько рядов жесткой лентой. Издалека тонкий, стройный Квентин походил на девушку. Правда, и вблизи, в чертах его лица, голубых глазах и голосе улавливалась такая миловидность, что многих это сбивало с толку.
– Хэпи, ты вправе ругать меня: я стаю раздумий твою распугал… – Квентин сладко улыбнулся. – О чем это ты тут так красноречиво размышлял? – спросил он, глядя на пустую стену, перед которой стоял Хэпи.
– Да так… – рука Хэпи медленно соскользнула вниз по стене.
Квентин откашлялся:
– Гордаса не видел? Я что-то никого найти не могу, все куда-то разбежались. А где Сола, ты не знаешь? – как-то неуверенно спросил он.
– Ага… – многозначительно произнес Хэпи.
Квентин смущенно отвернулся:
– Что?
– Сола… где же я ее видел? … – Хэпи дотронулся рукой до лба. По коридору зазвенели легкие шаги, навстречу им с победной улыбкой и с ворохом листов в руках шла Сола.
– Сола, – притворно удивился Хэпи, – а мы о тебе и думать забыли.
– Я теперь величина, – прошептала она загадочно. – О чем это ты, Сола? – ласково спросил Квентин.
– Вальсам заинтересовался моей пьесой, хочет ее поставить.
– Ну-у-у… – Хэпи развел руками.
– Не знаю, что и думать, – привычное добродушие проступило на лице Солы.
– А, что тут думать? – с наигранным недоумением смотрел на нее Хэпи. – Можно ли отказаться, когда сама судьба тебя ангажирует?
– Это Вальсам-то – судьба? – смутился Квентин. – Да, с ним рукой подать до пьедестала… – пробормотал он в сильном волнении.
На лице Хэпи появилась скептическая гримаса:
– «Вот только избавьте меня от этих приступов ревности», – произнес он со вздохом и медленно пошел прочь по коридору.
– А он ведь прав… – Квентин затуманенно смотрел перед собой. – Сама судьба ангажирует…
