Весь остальной день он пребывал в таком загадочно-задумчивом состоянии, что Прокл решил идти встречать закат один. Однако, когда он собрался уходить, бросив официальное «доброго вечера», Мони с не свойственным ему отчаяньем в голосе завопил:
– Ты куда? А я как же?
– Я думал… – смутился Прокл.
– Мало ли, что ты думал! я что тебе сказал? – кричал Мони.
– Не вижу причин так нервничать… – Прокл развел руками.
– Ну так ты попросту ослеп! Впрочем, это не твоя вина. Пошли, прозреешь по дороге. – Мони пронесся мимо удивленного Прокла и рванул входную дверь на себя с такой безумной силой, что та чуть не слетела с петель. Прокл вовремя отшатнулся.
– Что-то не пойму… Ты спятил? По какому телефону у нас неотложная психиатрическая помощь?
Вопрос улетел в пустоту. Не сказав ни слова, Мони уже спускался вниз по лестнице.
Всю дорогу до пляжа друзья шли молча, думая каждый о своем. Наконец Мони проговорил:
– Где же твоя закатная красота?
Прокл поднял голову:
– Туман, видимо…
На изможденном вечностью вечернем небе, будто захлебнувшись в серо-голубом воске, едва заметно тлел равнодушный закат.
– Наверное, он испугался другой красоты? – смущенно предположил Прокл.
Мони осторожно посмотрел на друга.
– Не думал я, что закат встречать должно в столь красочном образе соблазнителя. – Пояснил тот.
– А-а, может, я просто забыл переодеться?
– После обычного ужина? Может, Мони, – шутливый тон Прокла не разрядил напряжения. Мони озирался по сторонам, как молодой монарх, только получивший в наследство престол и власть. Он еще не знает, что может ожидать его в дальнейшем, но врожденная сила самоуважения уже управляет им, подсказывая верные решения. Прокл невольно вздрогнул: впервые ему доводилось видеть лицо своего друга таким загадочным.
– Ты кого-то ждешь, Мони? – тихо спросил он.
– Вот ты говоришь о красоте… – произнес Мони совсем некстати, – …о, если бы ты знал, мой добрый друг, как бы я хотел лишиться этой красоты, на которую смотрят здесь лишь с позиций охотника. Ненавижу!
Они разошлись на мгновение, обходя раскидистое дерево, величественно расположившееся прямо посередине дороги. Мони проворчал что-то невнятное, затем опять поймал волну доступной речи:
– Заманят в чащу, наведут на капкан, а потом, потом… – Последние слова его звучали тихо.
– Что, жертвой себя считаешь?
– Конечно, не будет жертв, не станет и охотников. Красота перестанет пользоваться спросом и померкнет. Ее не удастся продать жадной до молодости страсти, и рынок жизни не получит прибыль от еще одной угасшей чистой души. Красота уже подразумевает в себе продажность.
– Нет! Красота бесценна! – Словно защищаясь, резким жестом Прокл отстранил от себя голос Мони.
– Брось, чем вещь бесценнее, тем выше у нее цена! А если красота перестанет продаваться? – не слушая возражений, продолжал Мони взволнованно. – …Ее перестанут покупать, она окажется ненужной, ей найдут дешевую замену, и красота умрет, а вместе с ней умрет и…
– Ну, давай теперь будем рассуждать о продажности любви. – Прокл смотрел на Мони удивленными глазами, пытаясь угадать причину его столь странного возбуждения. – Хотя, ты, наверное, прав, – прошептал он. —Да, ты прав… – Прокла опять посетило чувство остановки времени, что он впервые ощутил сегодня за завтраком. – Кругом обман. – Он подошел к дремавшему морю, и ударил ногой по воде. – Я думал, это зеркало вечной природы, но я ошибся, оно разбилось, как обыкновенное земное притворство…
