– Прокл? – позвал Мони, но тот не откликнулся. Он шел медленными шагами по берегу. Глаза его были закрыты. Темные волосы скрывали природно-мертвенную бледность кожи, словно боясь выдать ложные признаки смерти.
Мони быстро поравнялся с ним. Беззакатная темнота окутала их плотнее.
– С юных лет меня мучила эта болезнь, эта страсть к природной красоте, – тихо начал Прокл. – Эти ежедневные картины рассвета, заката, я не могу без них. Солнце, Луна, море – мои божества. Вся эта невероятная красота не вмещается в простую человеческую душу и из-за того только причиняет боль… – Прокл говорил сбивчиво. – Ею нельзя воспользоваться, нельзя забрать себе, украсть, спрятать и хранить, подобно сокровищу. Я до сих пор, как зачарованный, смотрю на нее, но не получаю ни одной искры счастья. Может, того и нет вовсе, а есть одна только боль. И я болен буду, если не подниму глаза на небо за день хотя бы раз… – Чего ты шепчешь? – Перебил Мони. – Я все равно слышу. – Он хмуро улыбнулся.
– Ты сейчас говорил о людской красоте, – продолжал Прокл, не отвечая, – однако эту красоту я не считаю за ценность, потому что она безумно опошлена ее носителями – людьми. Я давно для себя решил, что в нашем мире возможно доверять лишь природному естеству.
– Природа и человек неотделимы друг от друга… – начал было Мони.
– Разумеется, – согласился Прокл. Он стал говорить громче, выговаривая слова с несвойственной ему резкостью.
– Но так как же ты после этого можешь противопоставлять природную красоту человеческой? Хочешь обезопасить себя от зла, отделившись от людей? Это вряд ли… Как ты понимаешь природное естество? Это же абстракция. Красота, природная или человеческая, – одно. Ведь, согласись, и та и другая в наше время продается. Можно заплатить и получить женщину, можно заплатить и получить кусок земли с душистым садом или лесом. Вырубить лес и уничтожить сад, обесчестить женщину, украв у мира еще одну частицу праведного стыда, чистоты, – это одно и то же, Прокл.
– Как ты невнимателен, друг мой, – голос Прокла опять влился в привычное русло тихой речи. – Я недаром прежде говорил о пошлости именно человеческой. Красота ведь несознательна. Лишь человек, слышишь, мог настолько унизить себя, что произнес во всеуслышание цену себе. И я говорю сейчас не только о падших женщинах, но и о браках по расчету, и…
– Ясно, – нервно перебил Мони. На счету его молодой жизни каким-то образом уже были два совершенно нелепых, неудачных брака. Правда, с чистосердечными предложениями рук, колец, вилл и даже одной из фешенебельных квартир, а затем с таким же чистосердечным раскаянием и отводом этих самых рук от предложенного ранее добра. Мони не любил касаться своих браков, да и, наверное, браков вообще.
– Я не хотел тебя расстраивать, просто тема эта… – голос Прокла дрогнул.
– Просто тема эта зашла туда, куда ей заходить не следовало.
– Брось, Мони, не паникуй, встретишь принцессу богаче тебя вдвое и будешь счастлив. – Прокл постарался улыбнуться.
– Ага. А через день, лежа на диване, обтянутом тигровой шкурой, свадебном подарке новоиспеченных щедрых родственников… – Мони погладил руками воздух, словно дорогую обивку дивана и усмехнулся, – …почувствуешь в себе симптомы действия сильнейшего яда, и только тогда поймешь, что она хотела лишь утроить свое богатство, воспользовавшись вдовством по причине прилежно умершего мужа. Поверь, все это прекрасно мне известно. – Мони отмахнулся, будто бы прогоняя назойливое насекомое.
