Ас спокойно сдерзил:
– Может, не может, ваше величество, это не разговор. Этот – не пойдёт.
Император неуловимо преобразился и заговорил совершенно другим тоном:
– Приношу свои извинения за неуместную шутку, сир Александр. Вы протокол хорошо знаете.
Добавил, не поглядев на секьюрити:
– Стой здесь, – и засмеялся по-прежнему, – держись подальше вот от этого.
В кабинете номер одиннадцать портрет отцовского предшественника, какого-то канувшего одной строчкой в энциклопедию временщика, висел на месте, где гораздо больший квадрат нетронутых светом обоев напоминал – раньше здесь был портрет легендарного властителя, при котором на Э… номер седьмую была отправлена миссия, завершившаяся таким грандиозным провалом или триумфом, как вам понравится.
Легендарного основателя, урвавшего себе целый абзац в учебнике истории Нибиру, унесли куда-то, наверное, на чердак, ближе к небу.
На столе фото леди Сунн.
Билл посмотрел на него. Отец тоже и деликатно отвернул фото.
– Мама будет переживать…
– Ну, уж нет. – Возразил Билл. – Она скажет просто: зачем связался с белыми, Билл? Я тебя предупреждала и не могу нести ответственности.
Отец дробно засмеялся: зубы его едва помещались во рту. Вообще, он был недурён по-своему. Папино большое личико вместе с покрытой блестящей кожей головою запросто можно было бы вписать в куб. Он был до ужаса похож на картинку из детской книжки. Сказка называлась «Дракон и герой», и папа сильно смахивал на одного из главных действующих лиц. Подсказка – не на того, у которого не было хвоста. Правда, у папы тоже нет хвоста, но этим бы и ограничилось его сходство с героем.
Он посуетился между портретом жены и предшественника, как между правдой и официальной версией.
Глаза чего-то у него поблёскивали, а так как он зачем-то осёдлывал свой государственный нос очками в золотой оправе, то папа весь искрился, освещаясь значительно щедрее, чем его экономическое крыльцо. Вообще скаред он был известный. Спал и видел – ввести карточную систему, а уж наворовался – страсть, тут требовались цифры из обсерватории.
Не исключено, что он вызвал Билла, чтобы пожурить его за расходы на воротнички или ещё чего.
– В чём дело? – Грубо спросил Билл, прикидывая, что там Ас делает с секьюрити. Надеюсь, ничего такого, что нельзя было бы исправить. – Государственный переворот?
Папа ответил, что нет, нет – не переворот.
– Не переворот.
И добавил, будто ему припала охота попасть в хрестоматию идиотических стихов, которые почему-то сочиняют для маленьких детей.
– Наоборот. Не переворот. А наоборот.
– Хуже?
– Как сказать, сир… сыночек.
– Ещё хуже? – Поразился Билл.
Отец потащил его к карте. Это была старая трёпаная карта от предшественника с загнутыми уголками, подклеенная изнутри и снаружи свалявшимся серым скотчем. Папа, как отмечено, был скуповат. Надпись «Политическая карта независимой монархии Нибиру» была практически нечитаема. Шар Нибиру дан в обычном масштабе, все три обитаемых материка закрашены в традиционный тускло-золотой цвет.
Синее звёздное небо было обведено красными типографскими границами до созвездия с рогами и рыбьим хвостом, а от руки несколько неточно красной чернильной ручкой границу расширили. Глубина и объём пространства показаны пунктиром, чтобы не запутаться. Таким образом, Нибиру как бы помещалась в большую клетку, полную синего воздуха. Возле Спутника стержень нажимал сильнее – очевидно, в память о мятеже. Теперь чёрная тихая луна была необитаема. Ну, практически. Гарь выжженных городов, превращённых несколькими прямыми ударами в курганы, была чернее пустоты за пределами Большого Квадрата. Только на севере, на дне бывшего океана, тускло мерцал вход в подземные помещения. Условных обозначений на карте не полагалось – народ Нибиру, говорящий на неисчислимом множестве языков, един. Но возле Спутника государственный картограф поместил пиктограмму из двух фигурок – одна с кнутом, одна с поднятыми руками и пара скрещённых линий.
