Солдатики с пониманием разнокалиберными крапчатыми глазами отметили Шанни, её прелесть, разящую в сердце, и её испуг.
В повадке офицера было столько разудалой послеобеденной уверенности, что возражений и возникнуть не могло. Вывел задержанную – так что ж… среди белого дня… значит, приказ выполняет… или даже нет, – не выполняет, но раз делает, значит – так надо.
И вообще лучше не соваться – мало ли… эвон, как держится, как широк шаг, как нагло и безбрежно поводит бездумными глазами над фуражками и пилотками. Опасное существо, возможно – очень опасное существо.
Билл-нахалюга и конвоируемая им без помощи единого окрика мерно двигались сквозь строй форменных грудей, тревожно поводимых носов и скрипа отступающих с пути на всякий пожарный сапог.
Среди пегой толпы солдат, со вкраплениями зелёных офицеров, вплыла как в Мегамире табличка с надписью «опасность вирусного проникновения» рожа, почти не отличимая от прочих. Но Шанни мгновенно её заприметила благодаря неуловимым особенностям выражения, в сущности, отсутствующих глаз.
Отсутствующие глаза тем не менее вопреки отсутствию следовали за броской парочкой таким манером, будто на подставке поворачивали хорошую стрелялку.
Шанни едва уловимо занервничала. Идти ещё надо метров пятьдесят, а ей показалось, что она ловит на себе всё новые недоверчивые взгляды.
То ли у неё не было такого актёрского дарования как у Билла, или это её красота приковывала взгляды… но что-то начало разлаживаться. Она даже заметила как перешёптываются двое.
И один из младших офицеров, переминавшийся с носка на пятку возле вирусной таблички, неуверенно шагнул на тропу.
Ох, нет.
Шанни обернулась и яростно взвизгнув, бросилась под ноги Билла – прямо в его блестящие жирные голенища. Он рявкнул и схватив её за руку выше локтя, поднял и легонько оттолкнул.
Она шепнула, норовя зацепиться за его ремень.
– Я… боюсь.
Приезжий офицер, передёрнув портупею особенным гадким жестом, ответил раскатом адовой брани.
Это её утешило, хотя она подивилась немало, услышав совершенно новые словосочетания. Забава заключалась в том, что ни одного ненормативного слова не было произнесено – всё заменили экивоки, весьма талантливые семантические подделки, хотя звучало это во сто крат непристойней, чем если бы бранящийся был верен общенародной транскрипции. Напоследок, когда армеец вроде как переводил дух в изумлённой и восторженной тишине, сменившейся завистливым хохотом публики, она услышала еле угадываемый шёпот:
– Это ты хорошо придумала…
Ещё не умолкло это признание, когда на последних всплесках мужской солидарности, Билл схватил её за талию и перекинув в воздухе— как тряпичную куколку, понёс в охапке, брыкающую ногами. Шанни знала, что нельзя пересолить, так как Билл держал её как зеркало, стараясь не залапать и не надышать.
Толпа приветствовала такую победу военных над презренной гражданской жизнью и всякими сложностями, вроде девиц с синими глазами. Какой-то оскаленный и почти четвероногий экстатически совался Биллу под сапоги. Но Шанни зорко углядела, что из толпы пара-другая глаз смотрит на это дело хмуро. Старый старшина с угрюмым лицом провожал Билла неодобрительным взглядом. Другой был совсем молодой лейтенант, внезапно сдвинувший брови. Очевидно, лучшее, что есть в Вечном мужественном взыграло в этих человеческих душах. Хрупкость пленницы и недостойное поведение армейца, неизвестно откуда взявшегося, вот-вот готовы были разжечь огонь бунтарства.
