– Бомбы ручные! – шепотом приказал Грицевич. – Одну вниз, вторую в холл.
Малибога кивнул, быстро и бесшумно прошел в коридорчик и метнул гранату вниз, туда, где раздавались шорохи, топот, приглушенные голоса. В тот же миг и Бессольцев, выдернув чеку, перебросил гранату за подоконник.
Два взрыва слились в один. В комнату рванулись клубы дыма и пыли. В саду кто-то пронзительно закричал, дважды бабахнули винтовочные выстрелы… Гарь несло и из коридора, но шума там не было слышно.
За окном раздался громкий испуганный крик:
– Товарищ комиссар! Товарищ комиссар! Товарищ Остапчук! Командира убили! Сюда!
Все повернулись к окнам. В этот момент сзади, в проёме двери, едва видимые сквозь пыль, появились два красноармейца. Из стволов их винтовок вырвалось пламя, по ушам резанул грохот выстрелов. Степан Никитович без крика упал лицом вперёд. Селивёрстов схватился за живот руками, со стоном опустился на колени, повалился на бок и замер.
Бессольцев и Грицевич, стоявшие с револьверами в руках, несколько раз выстрелили в коридор. Там послышался шум от падения тел…
– За мной! – скомандовал Грицевич и бросился в коридор.
Он в несколько прыжков достиг лестницы. Буквально слетел по ней вниз, на грязный паркет большого холла… Остальные бежали сзади. Дверь, ведущая на улицу, отворилась, ручная бомба, похожая на бутылку, крутясь по паркету, летела им под ноги…
Всё, что мог сделать Грицевич, это только попытаться отпрыгнуть в сторону, к огромному окну, выходящему в сад. Разрыв гранаты догнал его в этом прыжке, смял, растворил в грохоте, пламени, швырнул в небытие…
…Было холодно, сыро и неуютно. Неудобно лежала рука, вывернутая, потерявшаяся где-то под телом. Да и была ли она, эта рука? Пахло гарью, землёй, травой. Было темно. Что-то давило на него. Не то, чтобы тяжелое, но угловатое, ненужное. Он не хотел так лежать. Но он не мог столкнуть этого с себя. У него не было сил, да и желания не было что-то делать. Поэтому он просто закрыл глаза и вновь провалился в бездну, где ничто не мешало, где были покой и тишина.
Солнечный луч добрался до него. Этот рыжий проказник разыскал его глаз и светил в него что было сил, вырывая из того покоя, в котором он до сих пор находился. Он попытался пошевелиться и у него это почти получилось. Почти, потому, что он не чувствовал тела. А как можно пошевелить тем, чего нет? Тогда, устав от этого усилия, он открыл глаза. Сквозь низко склонившиеся над ним ветки сирени он увидел ослепительное солнце и поспешил снова сомкнуть веки. Подумал: «Я живой». Затем пришла немного смешная мысль: «Я – это кто?». А потом он вспомнил всё. Правда, прошло немало времени, пока это произошло. Уже и солнечный луч покинул его. Он рассмотрел голубое, бездонное небо, даже увидел белые-белые облака. Думая о них, он вспомнил, как любил смотреть на них, когда был совсем маленьким. С мамой они искали в облаках разные фигурки, лица… Вот тут-то он и вспомнил, что он – поручик Сергей Грицевич, офицер Добровольческой армии. А затем вспомнилось и всё остальное, что случилось с ним и его маленьким отрядом. А потом вернулся слух. Словно сквозь ватные затычки доносились голоса, мягко, почти ласково, бухнул выстрел. И всё это рядом, а в то же время и бесконечно далеко. Он чуть шевельнул головой. Получилось! Пальцами левой руки. Слушаются! Да и нет боли в теле. Вроде и не ранен, а так, контужен немного?! Слава Тебе, Господи! Вот только правая рука беспокоила. Вернее, её отсутствие. Не чувствовал он её! Совсем!
