Женившись на местной девушке, Клим сразу окунулся в просторное одиночество двухкомнатной квартиры, которое было бы полным, если б не жена и ее мать. Клим никогда не называл последнюю тещей. Это слово казалось хлестким и злобным, а они с Татьяной Сергеевной отлично ладили. Но и называть ее, как было принято у них в деревне, «мамой» он тоже стеснялся, и потому звал ее по имени-отчеству. Но это не вносило в их отношения никакого отчуждения. Клим до сих пор благодарно, хоть и невесело вспоминал, как еще до свадьбы Татьяна Сергеевна пыталась предупредить его о «странностях Машеньки», на что он самонадеянно отшучивался, что для того, мол, и учится шестой год, чтобы устранять эти самые странности…
– Тесно у нас, – услышал Клим над ухом виноватый Зинин голос, но, обернувшись, уже не нашел ее. Чужие лица теснились вокруг, и на каждом то появлялись, то исчезали улыбки, а Клим никак не мог расслабиться до такой степени, чтобы вот также разулыбаться от души, помня только о том, какой сегодня теплый вечер, и какие рядом теплые люди, и как они полюбили каждое его слово, если смогли так сыграть…
Кто-то легонько подтолкнул его к одной из комнат. Клим послушно вошел туда и вздрогнул всем телом, увидев лицо Зины. Снимок был большим, как принято говорить – «в натуральную величину». Климу в этих словах всегда чудился какой-то гастрономический привкус, но как сказать иначе, он и сам не знал.
– Это мама, – бодро сообщил невесть откуда вынырнувший Жоржик. – Папа ее все время фотографирует. Но это не он делал. Это дядя Сеня.
Клим благоразумно не стал выяснять, кто такой этот дядя Сеня, чтобы случайно не вытянуть из ребенка еще одну тайну. Оглядевшись, мальчик тоном экскурсовода пояснил:
– Это их спальня.
– А где же кровати? – Клим тоже обвел комнату удивленным взглядом.
Жоржик беспечно отозвался:
– А нету! Они вот на этом диване спят, он раскладывается. Так же место экономится! Маме нужно место, когда она дома роль разучивает. Здесь она от нас прячется, чтобы не мешали. Хотя мы же понимаем, Петька только…
– А вы где разучиваете?
– Мы? – Жоржик по-отцовски безудержно расхохотался. – А мы их вообще не разучиваем. Петьку только за ногу папа таскает в одном спектакле. Я в трех занят, но у меня слов мало… А если забываю, так я что-нибудь придумываю на ходу. А у Тоньки вообще слов нет… А вот и Тонька! – смутившись, воскликнул он. – Привет!
Клим с интересом обернулся, ожидая увидеть юную копию Зины, однако дочь оказалась других кровей. У нее было широкое смуглое лицо с отчетливой ямочкой на подбородке и прямые черные волосы, очень коротко остриженные. Но несмотря на то, что каждая ее черта в отдельности казалась крупной и решительной, общее выражение складывалось задумчивым и даже несколько потерянным. Клим невольно оглянулся на портрет ее матери, чтобы сравнить, и услышал, как девочка вызывающе хмыкнула:
– Я не на нее похожа. Я на бабушку… А вы – новый мамин поклонник?
– Дура, что ли?! – Жоржик выпучил глаза и покрутил у виска пальцем. – Это же Клим Жильцов! Автор «Лягушки».
«Вот и слава пришла», – с грустью подумал Клим фразой из театрального анекдота, заметив, как у девочки мгновенно изменилось лицо. Она будто сдернула вуальку возрастного недовольства миром и вся расцвела от радости.
– Вы? Да? Ой! – заикаясь, пролепетала она. – А я не знала, что вы будете… Я бы пошла! Но я там не играю.
