Читать онлайн Нина де Пасс - Год без тебя

Originally published in the English language as THE YEAR AFTER YOU by INK ROAD PUBLISHING, an imprint of BLACK & WHITE PUBLISHING LTD.

Печатается с разрешения INK ROAD PUBLISHING при содействии литературного агентства Nova Littera SIA

© Nina de Pass, 2019

© Helen Crawford-White, cover design and illustration, 2019

© Ключарева Д., перевод, 2023

© Оформление. Строки, 2023

Если бы я знала, что в изгнании будет настолько холодно, то нашла бы в себе силы воспротивиться этой затее. Но, даже если бы кто-то и выслушал меня сейчас, протестовать уже поздно – я слишком далеко от дома.

Минуты текут, и я смотрю, как за окнами такси ветер подхватывает мягкие липкие хлопья снега, и те, летевшие было к земле, снова устремляются вверх.

В аэропорту меня встретил нанятый мамой водитель. Кажется, он подумал, что я онемела от восторга, и решается завести беседу.

– Предвкушаете учебу в новой школе? – спрашивает он. Из-за сильного французского акцента слова звучат неразборчиво.

Я отвечаю не сразу, сначала провожу пальцем по запотевшему стеклу. И не пытаюсь скрыть усмешку в голосе, поскольку знаю, что между нами языковой барьер и он все равно ничего не поймет:

– Предвкушаю?

Сама не знаю, почему отвечаю вопросом на вопрос. Я не хочу говорить с ним, не хочу, чтобы какие-то из его слов врезались мне в память. Хочу забыть о нем, как хочу забыть обо всем остальном.

Он нервно посмеивается и снова начинает:

– Вы впервые в Швей…

Закончить вопрос ему не удается. Оцепенев от ужаса, я смотрю, как он выкручивает руль, машина увиливает с пути встречного грузовика и оказывается у самого обрыва узкой серпантинной дороги. Ничто не отделяет нас от таящейся внизу бездны, и я, вцепившись в ручку двери, чувствую, как цепенеет все мое тело. Когда на обледеневшем шоссе машину заносит вправо, во мне каменеет каждый мускул. Я закрываю глаза в ожидании удара. Время замедляется, и я жду, когда зазвучат крики. Когда мир превратится в размытое пятно. Когда с оглушающим хлопком раскроются подушки безопасности. Когда придет боль.

На долю секунды меня охватывает эйфория. Может, хоть в этот раз я не выживу.

Но нет – я чувствую, как машина забирает влево, прочь от опасности, и, услышав нервный смешок водителя, я возвращаюсь в реальность. Он запоздало сигналит – грузовик уже далеко и превратился в точку, – и я замечаю, что он поглядывает на меня в зеркало заднего вида.

– Бешеные водители, – говорит он с извиняющейся улыбкой.

Ответной улыбки ему не достается – я нервно провожу пальцами по потертому краю ремня безопасности и бросаю на него свой самый суровый взгляд.

– Следите за дорогой, – отрезаю я.

Водитель еще несколько раз пробует вовлечь меня в разговор, но теперь я просто игнорирую его, даже не пытаясь скрыть неприязнь. Я не свожу глаз со швейцарских гор за окном, стараясь вернуть к жизни онемевшие от страха конечности. Пытаясь не думать о том, что могло бы случиться. Или о том, что какая-то часть меня сразу же обрадовалась такой возможности.

Вместо этого в голове возникли воспоминания, как восемь месяцев назад я проснулась в калифорнийском госпитале от звука голосов. Мама и одна из медсестер старались – довольно безуспешно – говорить негромко.

– Доктор Бернс, психиатр вашей дочери, настаивает, чтобы мы подержали Кару здесь еще несколько дней и понаблюдали за ней, – сказала медсестра.

Мама, вероятно, раздраженная перспективой оставить меня здесь еще на пару дней, ведь госпиталь был в часе езды от нашего дома, угрюмо ответила:

– С какой стати ей здесь оставаться? Ее физические травмы, как сегодня утром сказал доктор, довольно незначительные. То, что она отделалась одним переломом руки, – вообще чудо. Она жива, а теперь еще и достаточно здорова, чтобы вернуться домой, – и туда-то она и поедет.

– В том-то и дело, миссис Купер…

– Миссис Блэр, – перебила ее мама, как она делала всегда, если кто-нибудь обращался к ней по фамилии моего отца. После того как он ушел из семьи, она вскоре снова вышла замуж, но даже в период «безмужья», как я называю те месяцы, она пользовалась девичьей фамилией.

– Простите, миссис Блэр, – снова заговорила медсестра, – но доктор Бернс не уверена, что Кара полностью здорова. Она опасается, что у вашей дочери суицидальные мысли.

Я живо представляю, как, услышав такое, мама в ужасе распахнула глаза и осмотрелась по сторонам – нет ли поблизости кого-нибудь из наших знакомых.

– Моя дочь не думает о суициде!

К чести медсестры, ее голос не дрогнул:

– Вполне возможно, что ваша дочь страдает от посттравматического стрессового расстройства. Кара пережила очень серьезную трагедию.

Пока мама переваривала слова медсестры, в комнате повисло молчание.

– Это психическое заболевание, – продолжала медсестра.

– Я знаю, что это такое, просто не хочу больше об этом слышать, – вставила мама. – Я ее законный представитель, так что дайте мне все бланки, которые я должна подписать, чтобы забрать ее отсюда. Психическое заболевание. Ну вы даете. Она шокирована, а не душевно больна.

– Это будет нарушением предписания ее лечащего врача, – предупредила медсестра. – Вам нужно будет подписать бланк отказа от медицинской помощи.

Мать ответила резко – про шепот она уже забыла:

– Так дайте мне этот бланк.

Сейчас, спустя столько времени, в голове всплывают всего две фразы из того спора. Во-первых, мои травмы назвали физическими. Физическая боль в руке, сломанной в четырех местах, была ничем в сравнении с той болью, которую я испытываю каждый день, когда вспоминаю, что еще сломалось той ночью, – то, чего не починить с помощью металлических болтов. Во-вторых, эту травму и бесчисленные синяки, покрывавшие мое тело, назвали незначительными. То происшествие не было незначительным, и говорить о нем так – значило не воспринимать его всерьез, делать вид, что, в общем-то, ничего страшного не случилось.

Однако сейчас я думаю, что мне, возможно, стоило сконцентрироваться не на том, какие чувства вызвал у меня тот спор, а на том, о чем в действительности шла речь. Да кому, в конце концов, хочется умереть в семнадцать лет? Знаю одно: я не могу позволить себе быть таким человеком. Просто не могу.

Мои глаза прикованы к переднему сиденью. Я больше не рискую смотреть в окно на проносящиеся мимо пейзажи. Сам факт, что я уже проделала такой длинный путь, – практически чудо. Тем не менее я почти на грани и испытываю облегчение, заметив, что ход машины замедляется. Как только мы останавливаемся, я выскакиваю из нее и прячу руки за спину, чтобы водитель не увидел, как они дрожат.

– Приехали, – говорит он и указывает на большое здание.

Оно больше похоже на дворец русских царей, чем на школу: плоский, небесно-голубой фасад как минимум в шесть этажей, на крыше – три золотистых купола. Остатки той же золотистой краски видны и на симметричных, старомодных оконных рамах, а над окнами первого этажа нависают маркизы в мятно-зеленую и белую полоску. Я поворачиваюсь спиной к этому вычурному строению и осматриваюсь. Справа от меня – станция фуникулера. Я следую взглядом вдоль каната, на котором неподвижно висят неработающие кабинки, – его конец теряется в глубине маленького городка у подножия ближайшей горы.

Теперь, когда обе мои ноги стоят на твердой земле, спуск между двумя вершинами уже не кажется таким рискованным. Впрочем, сама школа производит довольно спорное впечатление: она стоит в опасной близости к обрыву, от которого ее отделяет одна лишь голубая кованая ограда высотой по пояс. Я отмечаю, до чего изящны ее металлические изгибы, но все же она здесь выполняет скорее декоративную функцию, чем защитную.

– Помочь вам занести вещи? – спрашивает водитель, выгружая мой багаж.

– Я сама справлюсь, – торопливо отвечаю я и, выхватив у него свою единственную дорожную сумку, закидываю ее на плечо. В последний момент я все-таки оглядываюсь и неуверенно бормочу: – Спасибо.

Вид у него обалдевший, так что я разворачиваюсь и иду ко входу в здание. Вскоре я вижу двух встречающих, девушку и парня – оба примерно моих лет. У девушки длинные темно-рыжие волосы, ниспадающие вдоль плеч. Кожа у нее бледная, как у меня, но усыпана веснушками. Стоящий рядом долговязый парень выше девушки почти на голову, но у него по-детски округлое лицо и белокурые волосы.

– Давай сюда, – говорит парень, показывая на мою сумку. Выговор у него странный, непривычный, с каким-то иностранным акцентом – вероятно, скандинавским.

– Я сама, – возражаю я и тут же жалею о своих словах. Именно от такого поведения меня и предостерегала мама. «Начнешь жизнь с чистого листа, – убеждала она. – Там тебя никто не знает – ты сможешь стать прежней собой». Эти слова отбили у меня последнее желание сопротивляться. Ей не хуже меня известно, что как прежде уже не будет. И все-таки перед этими незнакомцами я решаю притвориться нормальной, пусть до конца и не понимаю, как мне это провернуть. Улыбаться я не могу, поэтому просто стараюсь изобразить самый доброжелательный вид из всех возможных.

– Добро пожаловать в Хоуп-холл, – говорит девушка.

– Все в оранжерее, поэтому так тихо, – говорит девушка с едва заметным, почти неуловимым французским акцентом. – Кстати, я Рэн, а это Фред. – Она указывает на высокого блондина, который неловко взмахивает рукой, но тут же опускает ее, будто передумал.

– Кара, – представляюсь я, и они синхронно кивают. Мое имя они и так знают: их назначили моими встречающими. Интересно, думаю я, что еще им обо мне известно?