Год без тебя - страница 2

– Как я уже сказала, все заняты домашкой, так что сейчас идеальное время для экскурсии.

– Домашкой?

– Ой, прости! Я все время забываю, что некоторые наши местные словечки звучат странно, – восклицает Рэн, похоже, искренне оживившись. Я невольно думаю, что она удивительно хороша собой – просто красота ее незаурядна. Ее фарфоровые щеки тронуты румянцем из-за ожидания на холоде – только он и расцвечивает ее безупречную кожу. Она невысокого роста, лицо у нее худое, а круглые, шоколадно-карие глаза придают ей взволнованный вид. – Боже, прости, ты из-за меня сейчас еще неуютнее будешь себя чувствовать, мало того, что ты новень…

– Рэн, расслабься, – говорит Фред. Он настолько высок, что рядом с ним она кажется малюткой. Фред сопровождает свои слова резкими, довольно нелепыми движениями рук, будто не знает, что делать с такими длинными тонкими конечностями.

– Прости, – говорит она, – я всегда болтаю со скоростью миллион слов в час, когда нервничаю…

– «Домашкой» мы называем домашнюю работу, – неожиданно деловито вставляет Фред, по всей видимости, спасая ее от необходимости пускаться в многословные объяснения. – Ее делают каждый день между семью и восемью часами вечера. Все ученики занимаются в оранжерее, так что у нас есть примерно сорок пять минут, чтобы спокойно обойти здание. Кажется, нам пора выдвигаться. Оставь здесь сумку, мы вернемся за ней чуть позже.

Рэн, чуть поодаль от нас, с благодарным видом наблюдает, как я спускаю с плеча сумку и вслед за Фредом углубляюсь в недра школы.

Сорока пяти минут и близко не хватит, чтобы обойти это место. Мы начинаем с первого этажа и шагаем по темному паркету к учебным комнатам. Впечатление они производят такое же, как и сама школа: ни капли заурядности. Каждый класс разительно отличается от других: странная, старомодная мебель – примерно десять парт на класс – в каждой комнате расставлена по-своему. В каждом классе есть либо камин, либо дровяная печь, которые до самого вечера сохраняют тепло.

У этой школы нет ничего общего с той, к которой я привыкла, – ни металлодетекторов, ни регулярных досмотров личных шкафчиков, ни пластиковых стульев, ни белых коридоров. Это сбивает меня с толку, меняет все мои представления о мире, и мне с трудом удается сохранять спокойствие.

В конце концов мы выходим в большой квадратный двор, который располагается позади школы, – он покрыт блестящей коркой льда. Я обнаруживаю, что здание школы имеет П-образную форму, и двор находится в середине этой самой П. С трех сторон его окружает шестиэтажное здание, а четвертая сторона граничит с затемненной территорией. К ней ведет подсвеченная дорожка, что виднеется за каменной аркой в центре. Я наконец понимаю, что имелось в виду под оранжереей. Задняя стена средней части здания сделана из стекла: пять из шести этажей – это сотни окон. То тут, то там вместо прозрачных стекол вставлены цветные. Из окон льется свет, и я вижу за ними огромную, старомодного вида библиотеку, которая не разделена на этажи.

– Это оранжерея, – говорит Фред.

Я чувствую, как он пристально смотрит на меня, когда я киваю и отворачиваюсь от бесчисленных взглядов, вне всяких сомнений, направленных в нашу сторону.

– Сколько человек здесь учится?

– Чуть больше двухсот.

– Совсем немного, – говорю я. – Дома даже в параллели больше учеников.

– Это не единственное отличие, вот увидишь.

– Спортзал вон там, – говорит Рэн и ведет меня к каменной арке, указывая на современное здание вдали – за густыми зарослями деревьев его почти не видно. – А вот здесь столовая. – Она с усилием толкает двойные двери, но те не поддаются. – Черт.