– Извините, а в чём цель этого интервью?
– Ну, я думаю, что люди хотят знать о командирах, о том, какие они люди, и особенно о том, каковы они в личной жизни, в отношениях с супругой, с семьёй…
Я улыбнулась в ответ на её слова и сказала:
– Люди знают Али лучше, чем его семья и я. Он известен своей храбростью, своей любовью к имаму Хомейни и внимательностью к его изречениям. Во всех своих речах Али постоянно повторял одну мысль: «Не давайте идеям имама оставаться неисполненными». Он был очень дружелюбным и общительным человеком.
Моя собеседница безнадёжно посмотрела на меня, положила ручку в тетрадь и, закрыв её, спросила:
– То есть вы хотите сказать, что у вас нет ни одного воспоминания?
У меня было очень много воспоминаний об Али: с первого дня, как он засватал меня, до того момента, когда мы в последний раз попрощались. Я даже все эти даты 1986–1987 годов отметила в календаре, так как имела особое увлечение записывать некоторые воспоминания и события нашей совместной жизни. Даже если я не имела возможности подробно описать их, то особенно важные события отмечала в ежедневнике хотя бы одним словом или небольшим пояснением. К тому же я собирала на память очень много вещей, хранила все его письма, все его подарки, начиная с мохра[13] из Кербелы и заканчивая молитвенным ковриком, чётками, кусочком материи, который он привёз после встречи с имамом, небольшими флаконами масляных духов, которые он наносил за уши перед намазом. Но я подумала: «Какую пользу могут принести людям мои личные воспоминания о его жизни?»
Увидев, что я замолчала, настойчивая собеседница прервала мои размышления словами:
– У вас нет никаких воспоминаний?
– Извините, – улыбнувшись, сказала я. – В такой обстановке и состоянии мне трудно что-то вспомнить.
Она не стала больше настаивать и положила свои письменные принадлежности в сумку. Выпив чая и отведав сладостей, она вышла, взяв с меня обещание дать интервью как-нибудь в другой раз.
* * *
Ночью, когда все гости ушли, мы собрались вместе в своем маленьком семейном кругу.
Мансуре-ханум было плохо. Она не хотела прощаться с Марьям, которая собирала свои вещи и рано утром уезжала с мужем, а Насер-ага и все остальные молча и печально сидели в углу. Мама, обтирая Мухаммада Али влажным платком, сказала мне:
– Фереште, ты тоже собери вещи. Завтра поедем вместе. Твой отец один, а девочки идут в школу. Даже не знаю, что они там дома натворили за все эти дни.
Она уложила в постель внука, запах которого заполнил всю комнату. Это был запах его присыпки, молока и детского мыла. Я встала и начала складывать в сумку его вещи, собрав всё заранее, чтобы утром ничего не забыть. Мухаммад Али проснулся, он всё ещё был красным, но его опухлость уже прошла, из-за чего он казался ещё более худым. Лёжа, он смотрел в потолок своими серыми глазками и совсем не капризничал. Я взглядом поймала на стене фотографию Али, который печально смотрел на меня, и произнесла:
– Дорогой Али, чем ты обеспокоен? Все надежды женщины зависят от мужа. Теперь, когда тебя нет, я испытываю здесь другое ощущение. Мне кажется, что я здесь буду лишней ношей.
Я уходила и не знала, как скоро вернусь в эту комнату воспоминаний, в которой мы жили, когда Али возвращался из зоны боевых действий… комнату, которая пахла им… комнату, где висела его одежда. На полках в библиотеке были его книги, записки и альбом с фотографиями, которые он бесконечно любил. Уходя, я подумала, что лучше мне забрать его фотографию в рамке, но, потянувшись к ней, я застыла. Как бы я ни старалась, я не могла отнять руку. Вдруг я услышала голос Насера-аги:
