– Простите, – вмешалась Диана, – но мне кажется, вы слишком уверены в том, чего хотят люди. Я хочу сказать, что ваши последователи практически оккупировали город, чтобы устроить вам радушный прием.
– Не думаю, что кто-то будет возражать, если Господь захочет оккупировать их сердца, разве нет? И я думаю, что Он уже сделал это со многими горожанами. Хотя вы в их число не входите.
– Вы правы, я родилась не здесь. Но мне непонятно, почему вы выбрали этот город.
– Потому что верю, что здесь мне будут рады. Или потому, что Господь сказал мне, что я здесь нужен, если вы в состоянии постичь этот ответ.
– Нужны для чего? Чтобы запретить проводить церемонию, которой многие сотни лет?
– Боюсь, что да, – Манн подставил лицо порыву ветра, его глаза заблестели. – Вы знали, что это старейшая друидская церемония во всей Англии?
– Не знала, но, на мой взгляд, это еще одна причина, чтобы оставить все как есть. Если у нас самих нет таких древних традиций, то не надо завидовать тем, у кого они есть.
– Господь ревнив, или вы не слышали?
Ник вмешался в их диалог:
– Но как вы считаете, насколько важна эта церемония? Влияет ли она на что-то?
Манн перевел взгляд своих ярко-голубых, почти неоновых, глаз на него:
– Пока практикуются эти друидские обряды, злу в нашем мире есть за что держаться. Утверждать, что они не имеют никакой силы, все равно что говорить, что во тьме никогда не было ничего страшного. Это ход мысли примитивного человека. Скажу вам кое-что. Через год после того, как я посвятил свою жизнь Господу, он привел меня в секту голливудских сатанистов. Некоторые из спасенных мной бывших ее членов сейчас здесь со мной. Бог дал мне силу видеть зло. Поэтому он прислал меня сюда.
Казалось, он понял, что сболтнул лишнего, и спросил:
– Так что мне сказать, чтобы вы это напечатали?
Ник задал ему обычные вопросы и получил на них ожидаемые ответы: Манн выступал против абортов, разводов, порнографии, «вседозволенности во всех ее формах», за традиционный институт брака, покорность и возвращение порядка… Ник попытался вывести его на разговор об истинных причинах пребывания в Мунвелле, но Манн внезапно сник.
– Мне пора вниз, – сказал он двум своим последователям, которые повели его в сторону города.
Два других последователя Манна задержали Ника и Диану на тропинке и спросили, вняли ли они проповеди.
– Я журналист, – ответил Ник. – А эта женщина со мной.
Оказавшись за пределами слышимости, он тихо сказал:
– Надеюсь, я не сильно покривил душой, сказав, что вы со мной, учитывая, что вы задали ему почти все вопросы, которые я собирался.
– Неужели? – ее лицо выражало напускное раскаяние. – Сначала сломала руку, а теперь перетянула одеяло на себя в вашем же интервью. Надо было попросить меня замолчать.
– Да я не обиделся. У вас получилось разговорить его лучше, чему у меня, и он сказал то, чего не собирался. Позвольте угостить вас чем-нибудь, в знак того, что я не держу на вас зла.
Но паб «Однорукий солдат» был все еще закрыт. Ник хотел позвонить в редакцию и продиктовать свой репортаж о ракетной базе.
– Вы можете воспользоваться моим телефоном, – предложила Диана.
Она жила в небольшом съемном коттедже за городской площадью. В комнатах с белыми стенами пахло цветами, горшками с которыми были заставлены все подоконники. Телефон располагался в низкой обшитой деревом прихожей. Ник позвонил в редакцию и после присоединился к Диане в гостиной, которую украшали рисунки ее учеников. Она приготовила кофе. Вскоре их разговор вернулся к Манну.
