Юстас опустился на колени, чтобы собрать письма, и представил, как выглядит со стороны – словно тайный воздыхатель, павший ниц перед дамой своего сердца, которая даже не догадывается о его чувствах. Она присела на корточки, чтобы помочь ему, и ее платье обтянуло полные бедра. От этого зрелища он чуть не упал навзничь. Юстас почувствовал вересковый запах ее духов, обратил внимание на светлые веснушки на обнаженных руках, на ложбинку между ее большими грудями, на темно-карие глаза, небольшой нос, ярко-розовые полные губы, светлые волосы, убранные в длинный хвост. Когда она отдавала ему собранные письма, ее теплая мягкая рука коснулась его.
– Большое спасибо, – пробормотал он, резко вскочил на ноги и понял, что смотрит сверху вниз прямо ей в декольте.
Она встала с изяществом, которое потрясло и тронуло его.
– Если хотите, можете разобрать письма на моем столе.
Ее гостиная оказалась такой же опрятной, как у него, – комната одинокого человека. Камин, который она сделала сама, украшали каменные плиты со следами ископаемых окаменелостей. Юстас уронил письма на вышитую скатерть и перевел взгляд с фотографии ее покойного мужа – длинное лицо, разделенное надвое усами, – на фотографию Фиби, сделанную в прошлом году во время украшения пещеры. Женщина казалась крохотной на фоне цветочного панно, изображавшего воина с мечом в руках, облаченного в золото.
– Вы же будете наряжаться и в этом году? – спросил он, внезапно представив ее обнаженной и не зная, куда перевести взгляд.
– Не волнуйтесь, я понимаю, что вы имеете в виду, – рассмеялась она, потом помрачнела и продолжила: – Некоторые горожане, которые обычно принимали участие в церемонии, начали отказываться. Но я надеюсь, рук нам хватит. Мне не хотелось бы, чтобы наш город жил по указке того, кто даже ни разу не видел церемонию.
– Согласен. – Спроси ее сейчас, увещевал голосок в его голове, и так громко, словно он слышал его в наушники. Но у Юстаса было ощущение, будто проглотил суперклей, и он молча продолжил разбирать письма. Наконец закончил, глубоко вдохнул и смог лишь выдавить из себя «спасибо».
Юстас неуклюже направился к двери, надеясь поскорее оказаться на улице и в одиночестве, но тут она спросила:
– Вы приходили только для того, чтобы выгрузить письма на моем пороге?
– Простите, что-то у меня в голове затуманилось. – Он вручил ей журнал и вспомнил, что ее муж работал медбратом и погиб два года назад, съехав с дороги во время тумана. – Хотя вам вряд ли до смерти хотелось его прочитать, – сказал, и ему тут же захотелось засунуть голову в свою сумку почтальона.
Она нахмурилась и улыбнулась одновременно. Их прервал звонок в дверь. На пороге стояли две женщины с просветленными лицами. Их сумки были набиты брошюрами и книгами.
– Вы хотите впустить Господа в свой дом? – спросила одна из них.
Юстас проскользнул мимо:
– Я как раз ухожу, чтобы ему было достаточно места.
– Боюсь, мне тоже нужно идти, – сказала Фиби женщинам, а потом крикнула Юстасу: – До встречи! Жду не дождусь вашего шоу в пабе.
Он так обрадовался, что чуть не пошел сразу домой, не окончив доставку писем. Когда с корреспонденцией было покончено, Юстас вернулся в свой коттедж между Хай-Стрит и крутым склоном, ведущим на пустоши. Он лег на кушетку и посмотрел скетч, в котором Стэн Лорел спалил дом Харди[5], помогая тому убраться после вечеринки. Наконец ему не нужно было убеждать себя в том, что бывают люди более неуклюжие, чем он.
