– Ты права, – ответил я.
– Я рад, что Фонон столь сообразителен, – изрёк Аттрактор и больше не заговаривал с нами.
– Милый брат, – Ланиакея взглянула на меня. В её глазах я узрел тысячи планет, пульсирующих жизнью. Каждая из них была знакома и мила мне. – Я знаю, что отныне ты будешь мучим думами о нашем разговоре и о том, что предложил пернатый змей. Однако запомни также и мои слова: обладание истиной не важнее, чем желание её отыскать, и прежде всего – отыскать в себе самом.
– Благодарю тебя, Ланиакея, – ответствовал я, оплетая её нитями своих бесконечных волос. – Я знал, что, придя к тебе, непременно получу совет и твоё участие.
– Куда ты теперь направишься?
– Вновь попытаюсь поговорить с Войдом.
– Опять, – раздражённо прошипел пернатый змей. – Уж сколько раз ты обхаживал его! Не выпытал ни слова! Он талдычит одно и то же.
– Что остаётся, друг уроборос? Что остаётся мне?
И понеслись мы вновь сквозь стаи сверкающих комет и звёздные всполохи навстречу тьме. Глубокая чистота, полнейшее безмолвие и покой царили здесь. Я наслаждался её безупречной красотой и невозмутимым величием, как и другие ёты, которые чувствовали даже некое родство с её безжизненным холодом. Они не боялись Войда и при его появлении нисколько не вострепетали.
Я воззвал к брату своему, и он явился. Он вышел из тьмы, как вздох выходит из твоих лёгких, друг мой. И вновь он предстал передо мной, исполненный совершенной красоты и безмятежности.
Войд всегда был непостижим и абсолютно непроницаем, недоступен мне. Не мог я оплести его, не мог изведать его глубины, не мог и проникнуть в его разум, что всегда позволяли мне прочие мои родичи, даже строгий Квазар.
– Фонон, брат мой, – признал меня Войд.
Голос Войда разливался во мне, как тёплый мёд по твоей глотке, друг мой. Лицо его было столь прекрасно, что невозможно было оторвать взгляд от его безупречных черт. Как описать тебе чудесный лик пустоты? Как описать глаза – средоточие тьмы? Как дать понять тебе, что весь облик его, окутанный саваном глубочайшего мрака, не имеет равных во вселенной? Лишь одним словом – совершенство.
– Войд! – я протянул руки, и он принял меня в свои студёные объятия. Меня тут же охватил дух вечного холода, ласкающий своей гладкой свежестью. Я робко опустил взгляд. – Вновь я перед тобой.
– Ты единственный, кто ищет моего общества, Голос Бога. Единственный, кто говорит со мной и жаждет моего слова в ответ. Ты частый гость у меня.
Войд взял одной ладонью моё лицо и поднял его за подбородок.
– Отчего же смущаешься ты, Фонон? Печальны твои глаза.
– Помнишь ли, Войд, о чём просил я тебя в прошлые наши встречи?
Тот кивнул.
– Тебя привлекает тёмная материя и то, что скрыто в ней. Но недра её непроникновенны. Ты чужд и бесполезен в её совершенной пустоте, потому тебя она не примет.
– Возможно, если ты проведёшь меня… – я обхватил его за шею, – если раскроешь передо мной завесу… мой прекрасный брат, позволь мне войти!
Мои волосы бессильно скользнули по телу Войда, словно наткнувшись на ледяную стену.
– Я проникну в твой разум и оплету тебя нитями своей бесконечной приязни, – продолжал я. – Ты вернёшься во тьму, и вместе мы узрим её истину.
Войд покачал головой.
– Не зришь ты пустотой, Фонон. Ты наполнен мыслью и разливаешь её окрест, созидая и наполняя звучанием весь мир. Во тьме же нет звука, нет мысли и света. Тьму может узреть лишь тот, кто зрит пустотой, чьи глаза наполнены тьмой.
