Голос из хора - страница 6

Книги нас манят к свободе, зовут в путь. Но как нам постараться выжить, никуда не уплывая, не сходя с места, в клетке, – этому учит «Робинзон Крузо», самый полезный и жизнерадостный, самый добрый роман на свете.

– Собачье мясо полезно лагерному человеку.

У кого табачок – у того и праздничек.

(Пословица)

– На воле человек тоже слабнет.

– У меня только арматура осталась. И шкура.

– Я более-менее одет.

– С конфиксацией имущества.

– Я тоже, говорю, с животного мира, от насекомых произошел. Но я знаю – кто рыжий!

– Они еще пожалеют, что меня не убили.

– У каждого есть что-то возлюбленное. А больше всего я любил холодец с хреном!

– Смотрю на дверь и не верю: за дверью – свобода.

– Спрашиваю за Самару: что там нового? какие камеры знаешь? Сам-то я в Самаре только в тюрьме бывал.

– Сегодня я видел во сне то место, в котором я родился.

«Чтобы мои письма не повредили твоей жизни».

(Из письма брату)

– Письма писал – как заявление на валенки.

Прибаутка – при погрузке какой-то тяжелой клади:

– Стоит! Как у молодого.

– А вы доживите сперва до 75-ти, а после говорите!

В лагере человек консервируется. Попавший сюда малолеткой до старости сохраняет в облике и повадках что-то подростковое. Я подивился, приехав, моложавости лиц у многих долгосрочников. Говорят, забот меньше. Либо здесь влияет половое воздержание. Сомнительно. Скорее действует общий психо-физический климат – изоляция от общедоступного, всечеловеческого течения жизни. Как к Марсу не применимы земные признаки времени. Совсем иная система координат. В какой-то мере это присуще и лагерю. Мы действительно «не стареем», а к худшему это или к лучшему – трудно сказать. Наверное, так хочет сама природа в порядке компенсации. Ей виднее.

– Тринадцать лет, как в сказке, пролетело…

(Проходная фраза, которую я услышал впервые, проснувшись утром на верхней койке, в лагере, и подумал – как правильно, как хорошо: как в сказке!)

– Если вам кто-нибудь скажет, что не смог выдержать, потому что это было свыше его сил, – не верьте. Человеку дается ровно столько, сколько он может снести.

– Всё – в силе! – сказал он мне по секрету.

– Всё – в силе страсти! – добавил я и задохнулся…

…Не является ли скрипка имитацией сольного пения? И не была ли она в свое время незаконной попыткой извлечь из струнного создания звуки, нарушающие природу струны, и очеловечить музыку путем подделки и искажения естественных свойств инструмента (на струнах полагается тренькать, бренчать, на что всегда существовали арфа, гитара)?

Отправные пункты подобных рассуждений убоги. Какая-нибудь пластинка Бетховена, которую по воскресным дням мы слушаем – с тем же прилежанием, как на воле ходят в концерт. Не с тоски или снобизма, но вещи труднодоступные или малочисленные здесь набирают силу и вес и требуют к себе уважения. Не пойти «слушать музыку» – все равно что отказаться от завтрака, пренебречь приглашением выпить кофе. Дело не в насыщении плоти (и духа), а в требовательности предмета, из обыденных и ничтожных ставшего драгоценным, – закон Робинзона Крузо.

…Появилось странное чувство романтической, я бы сказал, увлекательности ложки масла, ломтика сыра. Они стекают в тебя и всасываются мгновенно, без остатка, кажется, еще не успев доползти до желудка. Переваривание и всасывание в кровеносную систему начинаются где-то под языком, в пищеводе, и с одного небольшого куска пьянеешь и оживляешься беспредельно. Причиной тому чистота и изысканность продукта. Об этом удачно выразился один старик, сказавший вполне серьезно, что лица, занимающие высокий пост в государстве, питаются настолько тонкими специями, что в результате по нужде ходят не чаще одного раза в неделю. Я не стал его разочаровывать: у бедности то преимущество, что она знает цену богатства и умеет ее передать в удивительно точной форме.