Голоса и Отголоски - страница 12

И каждый раз повторялось одно и то же – обживутся, найдут какой-нибудь хор… А потом дед опять срывается с места – новые края повидать. Все нажитое бросают, детей за руки – и айда! Детей трое – старший Андрей – любимец матери, младшие – Люба и Николай росли так, как будто их тут не ждали. Николай, веселый, добрый мой дядька, вырос в художника и музыканта. В семье осталось несколько его картин, написанных маслом, и карандашные рисунки. Каюсь, их я присвоила и припрятала. Теперь ими владеет моя старшая дочь. У нее не пропадет…

Про деда Корнея рассказывать любили все. Видно, колоритная была фигура. Из всех рассказов вырисовывался такой портрет. На новом месте золотые руки деда кладут по всей округе такие ладные печки, что сами топятся. Платили деду хорошо. Они снова обзаводились хозяйством. Дед кладет кирпичи и песни поет. Тут же находятся еще любители попеть. Складывается хор.

В детском альбоме есть несколько фотографий дедушки и бабушки. Особенно хороша на них бабушка – в вышитых блузках, в бусах и монистах на шее.

Дед еще отлично резал по дереву. В один из наших приездов вырезал мне деревянную куклу. Расстаться с ней не могла. И когда двоюродная сестренка, моего же малого возраста, бросила куклу в бак с кипятком, кинулась ее спасать. Я этого эпизода не помню, но про него почему-то много рассказывали, а на моей руке после ожога остался след. Мне он очень нравился в детстве – похож на часики…

Когда мы приехали в Муром, деда в живых уже не застали. Висела на стене большая фотография – копна вьющихся волос, улыбающиеся черные глаза и роскошные усы, лихо закрученные на концах стрелками. Как у художника Дали, которого в те времена еще не знала.

Стоял на постаменте сделанный им нарядный дом размером с тумбочку. Ряд окон, входная дверь… Оказалось, что окна не окна, а выдвижные ящики для ложек, ножей и вилок. Открываешь окошко и берешь, что тебе нужно… Мы, дети, а нас трое, – каждый раз вставали в очередь накрывать на стол.

В квартире – большущей комнате – у бабушки свой закуток с кроватью и настоящим, окованным железными полосками, сундуком. Дверной проем в закуток украшен нарядными занавесками. На остальном пространстве комнаты жила семья ее старшего сына, маминого брата: дядя Андрей, его жена Соня, дочь Валя и сын Юрий.

Нас приютили на минутку, пока не снимем жилье. Мы с Валей – одногодки – тут же подружились. Вместе ходили в одну школу, всегда ждали друг друга после уроков. Особенно зимой – так весело было вместе проехаться со свистом на портфелях по длинной-длинной пологой горе – нашей улице Плеханова. Начиналась она первым солидным каменным домом когда-то училища, заканчивалась вторым солидным каменным в три этажа. Жилым домом при декстриновом заводе. Между ними одноэтажные домики в садах. Впрочем, и весь старинный городок Муром в садах, если не считать центра со знаменитой водонапорной башней и несколькими кварталами кирпичных – от двух- до пятиэтажных – домов.

Среди серых частных домиков то тут, то там возвышались церкви. Почти все облупленные, хоть и с крестами. Поблизости от нашего дома, на крутом берегу Оки, был некогда монастырь. Во время моего детства, конечно, заброшенный. В зимней – низенькой церкви что-то складывали. Она почему-то особенно привлекала внимание. Даже на взгляд казалась теплой и уютной в зелени разросшихся ясеней и берез. Рядом возвышалась летняя церковь, с дивными росписями внутри, как видно теперь. В советское время в ней размещалась школа вождения автомобилей. Посреди пустого пространства на возвышении стоял грузовик и ученики газовали на месте, час за часом покрывая росписи черной копотью. Эти две церкви на горе, да завалившиеся старинные памятники и были нашим любимым местом игр.