Голоса возрожденных - страница 15

– Вот наглец, – прищурился Армахи́л. – Ты дал мне обещание, что не будешь курить.

– А вы, – усмехнулся Са́бис, – что прекратите пить. Однако на вашем поясе алеет питейная фляжка.

– Я пил сто тридцать лет, – ухнул старик. – Бросить так быстро никому не под силу.

Паренек, помяв подушечками пальцев самокрутку так нежно, как прелести юных дев, незамедлительно поднес ее ко рту и зажал губами.

– Ну и?.. – глухо спросил он. – Так вы исполните обещанное?

Глаз опешившего старика задергался, а губы поджались, как у ребенка, познавшего обиду.

– Ну хорошо, хорошо, – забрюзжал Армахи́л. – Вот, я выливаю.

Его персты затряслись, когда желтоватое пойло, по запаху медовая брага, запенилось на зернистой почве.

– Хм, – улыбнулся Са́бис. – Курить не буду. Да и как можно закурить, когда под рукой нет огня.

Его улыбка стала издевательски широкой, отчего Армахи́л поперхнулся старческой злобой.

– Ах ты пройдоха! – возмутился старик. – Ты обманул меня. И чему только тебя научил Ми́рдо.

Парень, смахнув прядь черных волос с лица, распрямился на солнышке, что выглянуло из-за туч. Его лучи пали на пядь обнаженной груди, не прикрытую тонкой сорочкой. Полупрозрачные волоски потянулись к свету, молодая кожа засияла подобно начищенному серебру. Увлеченный всем этим старик заалел ланитным жаром, как искушенный священник, но Са́бис сбил с ног все его томление.

– Слава великой кэ́ре, – зевнул он. – Ми́рдо учил меня другим навыкам, не тем, которыми обладают ваши разнеженные ученики, служители книгомора.

– О чем ты? – насупился старик.

– Об умении гадить в цветочные горшки, – пошутил Са́бис. – Вы случаем не вписали этот навык в ваши труды?

– Наглец! – выпалил Армахи́л. – И как я тебя терплю? Заставил хитростью вылить брату, вручил самокрутку, но осознанно забыл прихватить с собой лучину. Горе, а не ученик.

Са́бис, убрав подзорную трубу в сумку, рассыпал на ближнем пустыре крошки хлеба, на которые сбежались розовые сибулы. То было милейшим проявлением юной души. А затем, вернувшись к старику, посмел его поторопить.

– Нам пора, – сказал он. – Время менять повязки вашему гостю. И не дай шестипалый бог, чтобы за нами увязался хвост.

– Э́бус знает, где мое прибежище, – отрезал старик. – Вессанэ́сс запретила ему совать туда нос.

– Надеюсь, он не ослушается ее приказа, – обронил Са́бис, накинув сумку на плечо. – Когда же ваша подруга вступит на Са́лкс? Уже давно пора.

Армахи́л пожал плечами. После отплытия Бирви́нгии в А́скию ее следы затерялись. Хотя по разговорам жителей фермерской общины к Бату́рскому балкону давеча прибилась почтовая сова.

«Наверняка королева скоро сообщит мне свежие новости, – думал старик. – Просто сейчас она вся в заботах».

– Не отставайте, – поторопил его Са́бис.

– Иду, иду, – вздохнул Армахи́л, ковыляя следом за проворным юнцом.

Небо, прогрохотав, озарилось вспышками грозы. Можно было подумать, что тучи зависли лишь над Са́лксом. Сотни красноперых тупуи́нов, вперемешку с десятком белокрылых мануба́стов, кружили над пестреющим побережьем. Кэру́ны разного толка, кучкуясь на притоптанном песке, возносили над головами ветки красного древа. Представители фермерской общины прощались с двумя сотнями своих собратьев, детьми полей и скотских загонов, по-особому, повязывая на их головы белые ленточки.

– Да возвратятся сыны домой! Да ступят они на край своих полей! – слышались голоса.

На сорочках этих мучеников алела красная полоса, именуемая знаком добровольных страдальцев. Чуть дальше от них толпы Исса́ндрила в разноцветных одеждах воспевали храбрость сыновей своего града. Три сотни бравых дев и мужей кланялись шестипалому Богу, водруженному в песок в виде тотема, как и красному древу, скрученному из ветвей. На них не было сорочек, а красные полосы от подбородка до пупка размазались в движении разгоряченных тел.