Хозяин Немчинов имеет привычку жалобно конфузиться, дескать, беднее его нет на свете человека. Себя он не считает жадным, его оскорбляет всеобщая человеческая жадность: со всеми исправно рассчитывается, платит, так нет же, всем мало! Всё так и давят из него копеечку. Сезон открывается на бруснику – платит за килограмм 25–30 рублей, маленько прибавляет, прибавляет, ближе к сентябрю уже платит 60 рублей за килограмм – всё равно мало! Клюкву белой не берёт, подавай ему зрелую, налитую! Редкий сборщик не упрекнёт: сам бы попробовал собирать! Сам бы попробовал в воде по колено день постоять! Немчинов прикрывается упорной непонятливостью, и ничего в мире не может её разрушить. «А чего не собирать? Сел на кочку и собирай. А вы не пробовали сами закупать ягоды у других? Или бы сами в Москву со своими ягодами съездили? А вы знаете, сколько и кому надо дать в лапу, чтоб ваша торговля была не убыточной?» Немчинов, опытный деляга, знает, что народ нынче пошёл грамотный, в интернете «шарят» многие, ведает народ, что килограмм в Москве уже тянет рублей триста, это какой навар?! С годами жадность в нём так разрослась, что даже бабке Вере за кормление собаки старается платить по самому минимуму. Руками по карманам шарит, кадык пальцами скребёт, еле-еле десяточку к зарплате накинет, бабка опять с кастрюлей ходит.
В холодильнике двадцать тонн клюквы и брусники. Эти тонны ждут, когда покупатель поднимет закупочную планку. Не каждый день осенью рай Христов: то дожди, то пронизывающий ветер, – а сколько километров эти ягодки на спинах сборщиков проехали, прежде чем лечь на решетки холодильника? Ягоды сдаёт тот, у которого эти ягоды – весь его годовой заработок. На болото люди уходят дня на три-четыре, спят у костра, собирают да прислушиваются: не идёт ли трактор? В Медвежьем Починке всего два колёсных трактора, старых, битых, собранных с миру по нитке. Мужики их берегут. Что ягоды, а умри человек, на себе его нести за двенадцать километров на погост? У нынешнего буржуя Немчинова, которого все зовут Кочём, два новеньких грузовика, иномарка, новый МТЗ с ведущим передним мостом, так это у Коча!
Невозмутимый покой высокой октавой повис нал деревней; замер старый мир, весь исходя грустневшим ожиданием скорых морозов, и тишина, гулкая от пустых полей, беспечная, сжавшаяся, потерявшая власть над былым теплом, качала холодок с небесно-земного шва.
Украли три тонны ягод.
Пришла бабка Вера кормить пса, пёс мечется вокруг, припадает к земле, скулит, лает. Бабка кастрюлю поставила, скорее к центральной двери коровника.
Батюшки-светы: запор вырван с мясом.
Дала знать хозяину Немчинову.
Немчинов живёт в райцентре, за тридцать километров от Медвежьего Починка. Налетел, в коровник сбегал, схватил крепкую палку и давай бить пса. Пёс хотел бы бежать, да цепь держала его. Собака визжала от боли, хватала зубами палку, но человек вырывал её из пасти и снова бил.
Бабка Вера встала на защиту собаки:
– А чем она виновата?! Чем? Давай тебя на цепь посадим, я пойду грабить, ты покидаешься на стену, да и только!
Кинул хозяин палку, матом кроет всю Россию, все законы.
Забился пёс в конуру, дрожит от боли и ярости.
Немчинов вызвал полицию.
Ходили полицейские вместе с Немчиновым по Медвежьему Починку, спрашивали народ, нет ли у кого подозрений, не видали ли чужих машин и т. п. Увы, никто ничего не видел, не слышал, а подозревать – великий грех. Коровник стоит на отшибе – подъезжай да грузи. Потом, какое народу дело, кто подъехал, кто грузит, может, сам Коч грузит?
