– Такие яблоки не забудешь, верно.
Раздался дверной звонок, и Лидия Тимофеевна, медленно поднявшись с места, пошла открывать дверь. Егор Дмитриевич суетливо заёрзал на месте, стал поправлять брюки, волосы, воротник, будто его собрались сватать, погладил щетину, поставил ложку обратно в кружку и пальцем стал её двигать. Из прихожей доносились мужской бас и топот старушечьих тапок – видно, помогала Николаю Ивановичу снять куртку. Когда послышались тяжёлые шаркающие шаги, Гомозин встрепенулся, поправился, сев поглубже, и стал всматриваться в темноту коридора. Шаги затихли, и Егор Дмитриевич увидел грузную фигуру большого человека. Фигура эта медленно нажала на выключатель и прошла в ванную, закрыв за собой дверь. За ней показалась Лидия Тимофеевна. Она села напротив Егора Дмитриевича и хитро заулыбалась.
– Не заметил? – спросил Гомозин, пытаясь улыбнуться и сесть как-нибудь повальяжнее, но выходило это у него нелепо.
– Ты чего раскраснелся весь? – всё шире улыбалась старушка. Она вся словно переменилась, стала сиять, как новогодняя гирлянда.
– Горячий больно. – Егор Дмитриевич взглянул на чай.
– Подуть? – иронически предложила мать.
– Что он там так долго? – вглядывался в темноту коридора Гомозин.
– Это тебе не бумажки подписывать: человеку рабочему руки как следует мыть надо.
В этот момент из ванной стали доноситься звон душевого крана и шорох воды, стекающей по шторке.
– Он мыться, что ли, будет? – заёрзал Гомозин.
– А ты как хотел?
– Ты его хоть предупредила, что я приехал? – Егор Дмитриевич слегка надул губы.
– А ты меня предупредил? – лукаво подняла брови Лидия Тимофеевна, сверкнув глазами.
– Хоть не голым выйдет?
– Фу, брехло! – отмахнулась от сына старушка.
– Что ты рассказывал ему обо мне?
– Только самое плохое, – вновь заулыбалась Лидия Тимофеевна.
– Не пришибёт меня? – улыбнулся ей в ответ сын.
– А вот сейчас и поглядим.
– Ручищи у него будь здоров, – одобрил Гомозин.
– Рабочий человек, повторяю тебе.
– Не грубый? – серьёзно спросил Егор Дмитриевич. Он никак не мог совладать с волнением, отчего-то охватившим его.
– Ещё какой, – оголила золотые коронки Лидия Тимофеевна. – С ним шутки шутить не надо.
– И как же ты такая с ним уживаешься? – раздражённо выпалил Гомозин.
– А я только с хамами и грубиянами шучу – с хорошими людьми я покладистая.
– Тёртый калач, Лидия Тимофеевна, молодец! – барабанил пальцами по столу Гомозин.
– Ну хватит, – кивнула старушка, – дурацкая привычка.
– А ты чего не шуршишь-то? Чего на стол не накрываешь? – перевёл тему Егор Дмитриевич.
– А чего это я? – вдруг опомнилась Лидия Тимофеевна. – Вишь, мозги ты мне запудрил совсем, – бормотала она, поднимаясь.
Вспыхнула конфорка, и стал греться борщ. Перед Гомозиным по центру стола возникла корзинка с ржаным хлебом, по краям – блюдца, ложки, вилки. Затем банка горчицы, нарезанное мороженое сало, ломтики колбасы, зелёный лук, чеснок и, наконец, небольшой графинчик водки и три рюмки.
– Немножко можно за встречу, – тихонько комментировала старушка. – Будешь?
– Видно, день такой, – улыбнулся Егор Дмитриевич.
– Какой день? Будешь, спрашиваю? – требовала конкретики Лидия Тимофеевна.
– Куда же я денусь? – улыбнулся ей сын.
– Тебе, Егорка, пора бы говорить научиться по-человечьи, – сказала старушка, разливая борщ по блюдам.
– Всё лето у вас такая пакость? – Гомозин указал на окно, всё облепленное мелкими каплями.
