Эльазар вопросительно посмотрел на Силоноса и тот объяснил, что с подписью Проклоса папирус приобретает силу имперского документа и может пригодиться в пути.
Он поднялся. Встал и Эльазар
— Гелиайне, друг! — сказал Силонос по-гречески.
— Шалом тебе, друг! — ответил на иврите Эльазар, и они по-братски обнялись.
На рассвете 14 адара, во второй день недели, ровно через пять лет и десять дней после начала рекрутской службы, Эльазар бен Рехавам направился в Иудею
Однако дорога домой оказалась значительно длиннее, чем он предполагал.
Небольшой караван, состоящий из двух всадников и плотно груженого мула, провожал лишь один человек — фессалиец Никас, с которым у Эльазара сложились деловые и одновременно приятельские отношения. Тот нередко помогал Эльазару при загрузке печей и получал от него комиссионные за продажу гончарных изделий купцам караванов, проходивших мимо Дура-Европоса.
Первые сотни стадий дороги были хорошо знакомы Эльазару. В этих местах конники Силоноса не раз проводили боевые учения.
Пересеченная местность была идеальной для этих целей. Она изобиловала небольшими ущельями, впадинами, обширными песчаными холмами. К тому же рядом была река, что исключало необходимость тащить с собой запасы воды.
Рассказывая все это своей попутчице, Эльазар показал в сторону песчаных холмов, за которыми, в знойной дали пустыни, скрывались заросшие берега Большого Эвфратского канала, иногда называемого рекой Кебар. У этих берегов, вспоминал Эльазар рассказ рава Нафтали, находились древние иудейские города Тель-Авив, Тель-Мелах, Тель-Харша, возникшие еще во времена грозного царя Навуходоносора.
В предчувствии дальней дороги, лошади выбрали мерный, неторопливый шаг. Эльазар не гнал их, хотя хорошо знал, что темнота в этих местах наступает неожиданно быстро, а ночи все еще длинные.
Он расслабился. Отдыхал. Наслаждался отсутствием постоянно висевшей над ним необходимости жить в жестких рамках военного распорядка. С удовольствием вспоминал, как заказывал у знакомого портного светлые хламиды себе и Эсте, как выбирал для неё нарядную тунику.
С улыбкой вспоминал, с каким удивлением и благодарностью она приняла подаренные ей высокие закрытые сандалии с приделанными к ним шпорами-шипами.
Он подарил ей и небольшую, связанную из тонких ремешков, плеть. Плеть была легкой, красивой и у самой рукоятки завершалась кольцом из сыромятной кожи. Это кольцо легко накидывалось на запястье руки.
Он с интересом наблюдал, как она обхаживала лошадей. Мыла и ежедневно чистила. Делилась с ними своей едой, даже медовыми лепешками, доставшимися ей при посещении бейт-кнессета.
Радовался, что она неправдоподобно быстро овладела премудростями верховой езды. Казалось, что для неё не составляло никакого труда оседлать лошадь, забраться в седло, управлять поводьями. При этом, все, что она делала Эста сопровождала непонятными словами и еле слышным напевом.
Он даже, шутя, спросил её, не собирается ли она и в дороге разговаривать только с лошадьми?
— Нет! — ответила она совершенно серьезно. — И с моим хозяином тоже.
Теперь, отъехав добрых полтораста стадий от Дура-Европоса, Эльазар обнаружил, что на руке Эсты не было плети. Не пользовалась она и шипами на сандалиях. Шипы куда-то исчезли. Даже поводья не были натянутыми. Они свободно висели по обеим сторонам уздечки.
Эста сидела в седле уверенно, словно верховая езда была для неё не вынужденным, но давно привычным делом. Она управляла лошадью еле заметными жестами, легким посвистыванием, голосом, и лошадь с явным удовольствием повиновалась хозяйке.
