И вот в это во всё и вошёл Той, образовав на своей роже внутренне осознанное выражение непроходимого идиота, отягощённого утратой возможности понять суть происходящего. Фасоль тут же посторонился, жеманно зажал пальцами нос и шарахнул принципиальной ржачкой.
– Там ещё такой крантик есть, – Тюль состроил жалобно-хмылую рожу и показал пальцами процесс откручивания крана, – и если его… – пальцы Тюля сделали “шир-шир”, – то оттуда… – согнутая в локте и запястье рука весьма убедительно продемонстрировала “гусак” водопроводного крана. – И вот из этой трубки… – Тюль несколько раз пошевелил запястьем. – Побежит чистая водичка… Чистая водичка, Той… Ну, бля буду, чистая водичка! – Тюль перестроил своё зубатое рыло в назидательно-хмурое выражение и добавил. – Её и пить можно! Крест на пузе!
Барабанные перепонки чудом спаслись от разрыва их вдребезги. А стена, разделяющая отдельные квартиры, впала в дрожь от уже вовсю бушевавших соседей. Те требовали прекращения гулянки и даже угрожали вызовом милиции. А ведь на самом деле они почему-то не учитывали природного характера русской души – любое событие это пьянка. И неважно, по какому она поводу: праздник ли, поминки ли, свадьба ли, развод ли, выход из тюрьмы ли, сборы в армию ли и прочее ли. Но завершиться это событие должно одним из трёх исходов: или сатанинским воем (хохот, песня, спор, пляс, просто рёв, просто плачь), или мордобоем, или тихим сговором (за́говором, загово́ром, приговором, выговором, уговором, соблазнением, совращением, развращением).
Собравшаяся компания не обладала отличиями и была просто носителем характера. Да, впрочем, и соседи не приехали из-за границы и тоже были обладателями того же самого, просто их событие завершилось иным исходом. Главное же состоит в том, чтобы разные исходы, наложившись друг на друга не привели к наиболее часто встречавшемуся в жизни исходу – мордобою. Впрочем, в данном случае, драка через стенку принесла бы потери и утраты внешнего вида лишь самому посреднику, но не дала бы удовлетворения-удовольствия никакой из одухотворённых праздником сторон. А сама логика развития личности в передовой общественной формации обязала Ермилу исполнить необходимый ритуал: он наотмашь вдарил по обо́ям на том уровне, где предположительно должна была располагаться челюсть «этого мерзкого говнюка за стенкой». Правда, под умоляюще-испуганным взглядом Лизы и воркованием Галки: «Да оставь-оставь их Ермилушка», он совладал с собой и прекратил дальнейшее уничтожение общественного имущества, но всё-таки громогласно предостерёг разбушевавшихся соседей замечанием: «Замолчите там все! И чтоб – тихо!».
Возможно, от удара у них там что-то вспучило, а, может быть, оппонентов впечатлил сам Ермилов “колун”, но за стеной вдруг всё быстро улеглось и рассосалось; и их исход потёк своим чередом, приняв исход компании школьников просто как объективный внешний фон. Так всё и уладилось без насильственного прилаживания.
Умиротворение соседей аукнулось “заболачиванием” гульбы. Хохот и прибаутки как-то резко погрязли в неожиданно обуявшей всех зевоте. Лишь только Той продолжал “защищаться”: он упорно совершенствовал на себе признаки идиота. Да Фасоль, охищнив лицо, разводил в стаканах «по чуть-чуть». Компания явно переходила в стадию – “по домам”. Этому потворствовала и кукушка из ходиков, которая вдруг сдуру накуковала сколько-то, «но точно больше трёх», а вот «на скока больше» – никто точно посчитать не смог, потому как на вопрос Галки: «И сколько уже счас?», прозвучало несколько версий текущего времени. По этому поводу слегка поспорили. Но так, лишь только для демонстрации своих способностей счёта и степени трезвости. Прояснила же всё Лиза, подключившая в качестве эксперта розовый абажур, проливший на всё свой свет. В итоге было установлено, что всё-таки пять. Попавшие в точку возгордились, промазавшие продолжили спор – из принципа.
