Гори, ведьма! - страница 24

«Странно, куда делись ели, Лес всегда начинался с ельника» – мелькает в ее голове заполошная мысль.

Кровь, такая яркая и красная жалит глаза, все плывет, будто в дымке, и темнеет по краям. Яра режет, с силой нажимает на нож, проводит одну линию по несколько раз, чтобы рисунок был глубже и четче, чтобы каждую букву в слове «замок» было видно издалека, еще с моста, чтобы всем, кто придет за изнанкой и за Лесом, было ясно, что они опоздали.

Яра вынимает нож из коры и ждет. Она держит окровавленную ладонь прямо на дереве, прижимает прямо в центр колослова и дергает за разрыв в изнанке со всей силы, хватает его крепко всей своей волей и тянет на себя, пока магия не потечет по ней как ручей. Ничего не происходит, и в первую секунду ее ударяет паника, руки обессиленно падают, и сама она, кажется, вот-вот упадет в испачканный красным снег.

«Замок» перед ее глазами расплывается, она смахивает глупые бесполезные слезы, а в следующую секунду в голове ее взрывается что-то большое и злое, мир падает и сжимается.

Яру трясет от нервов и холода, хотя вены ее полны не крови, а магии, и она ощущается лавой в самом сердце земли, плавленым золотом, стеклом, и жидким, и острым, и невыносимым. Восемь лепестков волшебного узора накладываются друг на друга и сворачиваются в бутоны, прожигают ей роговицу под веками и разворачиваются во фракталы, во всю ширь ее сознания, так далеко, как она никогда не смогла бы вообразить. Ее опрокидывает в Лес разом, без всплеска, только круги разбегаются в месте ее падения. В земле, под настилом из травы и сухой листвы лежат кости животных и кости людей, чутко прислушиваются, не свернет ли кто с тропы, не наступит ли кто на них, чтобы, когда солнце опустится за горизонт, вылезти из земли, собрать на себя что было обглодано, растащено, украдено, и украсть у другого, еще живого и теплого. Корни сосут из земли жизнь и магию, и то и другое бьется в каждом и во всех, как сердце и как прибой; и одной волной на другую, внахлест сбегает по земле туман, который и не туман-то вовсе, а в нем, по нему, из изнанки, толчками вытекает ничто и становится всем.

Лес выталкивает Яру с размаху и бьет об реальность, кидая на снег, где ее хватает только на то, чтобы смотреть в темнеющее небо и дышать.

Леша открыл отчет, пролистал вниз до конца документа и закрыл. Потом открыл снова – ничего не изменилось. Он прочел его уже не меньше десяти раз, выучил почти наизусть, а маленькие мертвые колдуны все еще не спешили порадовать его озарением. Вздохнув, Леша открыл отчет снова.

Детишки начали собираться к восьми вечера: кто-то из ребят ошибся с домофоном, и соседка этажом ниже сказала, что это было примерно в восемь. В десять они сделали заказ в пиццерии на соседней улице, оператор которой любезно предоставил Леше детали заказа: «Две четыре сыра на тонком тесте, две пеперони и грибную без лука, оливок можно поменьше, спасибо, три сырных соуса и три чесночных, скидка по промокоду». Заказ доставили без десяти одиннадцать, один из близнецов расплатился наличными. Курьер подтвердил, что видел всех четверых живыми. Примерно без пяти одиннадцать он с ними распрощался и поехал с заказами дальше.

У Дремина отчет по вскрытию тоже был немногословным: все четверо умерли еще до полуночи от остановки сердца, успев перед этим наглотаться какой-то безумной смеси из вина, свиной крови и бумажного пепла. Незадолго до смерти обе девочки занимались незащищенным сексом. И, если верить Варваре, осмотревшей их уже в морге, ни в ком из них не было ни капли магии. А уж она, сама являясь какой-то колдовской тварью, всегда чуяла магию лучше всех в Отделе. Сам он на месте, в той квартире, даже не заметил, что дети были пустыми – так много магии висело в воздухе, сбивая с толку, явно больше, чем могли бы похвастаться четыре подростка.