Внезапно гомон голосов стих, и один из мужчин достал бандуррию[1]. Он ударил по струнам, и женщина рядом запела глубоким грудным голосом. Экспрессивная мелодия резко менялась с удалой веселости, на томную грусть. Пальцы музыканта пробегали по струнам, и те отзывались звонкой дрожью, перемежаясь со стуком кастаньет. Из толпы вышла немолодая, но красивая женщина и направилась к Фабиану. Она улыбнулась ему, словно старому другу, он ответил тем же. Ухватив за локоть, она повела его на середину амбара, плавно покачивая бедрами.
Фабиан высоко подтянул грудную клетку, расправил широкие плечи и слегка наклонил голову. Его каблуки чеканили ритм, сопровождая энергичными хлопками, пока красавица выписывала вокруг него круги. Её густые чёрные волосы взлетали в воздух и опадали на плечи шелковым покрывалом. Свободная юбка взмывала вверх, обнажая стройные ноги. В движениях было столько огня, что Мириам смотрела, как зачарованная. Ничего общего с чопорными и сдержанными придворными танцами. Боль и томление выплёскивались с каждым жестом и шагом. Женщина бросала на Фабиана откровенные взгляды, а он отвечал лукавой улыбкой. Внезапно Мириам ощутила неприятное давление под сердцем, будто на грудь опустили тяжёлый камень. Призрак былой страсти мелькнул и погас; Фабиан оставил партнёршу и вернулся к Мириам. Резкий темп сменился на мелодичный и тягучий. Пары начали стягиваться к центру.
– Потанцуешь со мной? – он одарил улыбкой и протянул руку.
– Я постою здесь. А ты развлекайся, у тебя отлично выходит.
– Так не пойдет. Мы пришли веселиться вместе.
Он отошёл и вернулся с небольшой глиняной кружкой, из которой пахло виноградным соком и пряными травами.
– Я не буду! – запротестовала девушка.
– Брось, Мири, это даже дети пьют.
Он произнёс её имя с особой нежностью, и это подействовало как заклинание. Она приняла у него кружку и сделала небольшой глоток. Напиток оказался приятным, немного терпким со вкусом ягод и трав.
– А теперь танцевать. Не переживай, здесь не требуется особого мастерства. Двигайся как чувствуешь.
Фабиан оказался прав. Никаких выверенных движений и изящных поворотов. Не нужно было тянуть мысок и держать спину. Это действительно было весело. Кто бы мог подумать, что скачки по старому амбару и выбрасывание вверх рук приносят столько удовольствия.
– Знал, что тебе понравится, – улыбался Фабиан.
Они возвратились уже глубоко затемно. Голова шла кругом после танцев и выпитого вина. Каждое прикосновение Фабиана отзывалось в сердце вспышкой, которая разлеталась на миллионы искр. Он проводил её до секретного хода, поцеловал в лоб и пожелал спокойной ночи. Мириам жаждала другого поцелуя, но тут же устыдилась своих помыслов.
Она задержалась в часовне возле статуи Милосердной Матери. Коснулась кулона, спрятанного под ворот простого платья, и попросила защиты, хоть и не верила, что Богам есть дело до людских просьб. Пробираясь по ночным коридорам, она неожиданно столкнулась с леди Адалиной.
– Мириам? Что ты здесь делаешь в столь поздний час? – растерянно спросила та.
– Я ходила помолиться Смиренной Деве перед сном, – ложь слетела с языка также просто, как опадает последний осенний лист.
– Отправляйся спать, – Леди смерила её недоверчивым взглядом и направилась в часовню.
Мириам послушно кивнула и поспешила к себе. Она всегда побаивалась приёмную мать и силилась понять, почему та строга с ней. А сегодня вдруг осознала. Адалина ревнует сына. Мириам сама испытала подобное, когда Фабиан танцевал с другой женщиной. Она почувствовала сострадание к приёмной матери. Такова уж была её натура – жалеть даже тех, кто жалости не заслуживает.
