Резко развернув своего коня, Стефан помчался в сторону дома.
Тавра же убежала под старый раскидистый дуб, дала волю слезам, даже не вспомнив, что дерево это, как говорил шаман в её племени, волшебное, так просто к нему лучше не ходить.
Она плакала от досады на себя, от собственной глупости. Оттого, что обманулась в своих мечтах. Что поверила, будто Стефан выделяет её среди других невольниц и что он смотрит на неё иначе... как-то по-особенному.
Да, в последнее время он и вправду заметно изменился: грустил, задумывался, взгляд его то и дело застывал на одной точке. Что-то его томило и печалило. И становился он день ото дня всё угрюмее.
Думая сейчас об этом, Тавра впервые задала себе вопрос: разве так выглядят люди в предвкушении супружеской жизни и грядущих счастливых перемен? Разве глаза мужчины, чьей женой должна стать первая в Фарнабии красавица, не должны сиять от гордости и ликования?
Суть ответа пока ускользала от Тавры, и всё же она приободрилась, сделав одно, очень важное для себя заключение:
Стефан тяготится словом, данным своему отцу, и, будь его воля, он никогда бы не взял в жёны Фаусту из рода Ласкаридов.
Тавра ласково провела ладонью по шероховатой коре столетнего дерева и затем, прильнув к нему щекой, прошептала:
- Пусть он никогда... никогда не полюбит её!
После этого на душе у Тавры стало легче, и её беспокойство несколько улеглось.
Небо над ней снова было ясное, голубое; солнце поднялось, высушило слёзы у неё на глазах.
- Мой Стефан! Только мой! – отважно и нежно произнесла Тавра, и в глубине её души вдруг встрепенулась, родилась и новая сила, и новая надежда.
Поверив в эту, пока ещё зыбкую, но смелую надежду, девушка перестала сознавать досаду и боль от обидного слова «дикарка», прозвучавшего из уст любимого человека.
Тавра улыбнулась, поправила выбившиеся из косы непослушные пряди и уверенно сделала шаг вперёд.
10. Глава 10
Едва войдя в дом, девушка поняла: случилось что-то неладное. Даже в воздухе ощущалась тревога – и чуткое сердце Тавры болезненно сжалось в предчувствии беды.
Тавра тотчас рванулась к покоям хозяйки дома, откуда доносились взволнованные голоса. Навстречу выбежала Ия, бледная, растрёпанная, заплаканная.
- Тебе нельзя туда, Тавра! Там сейчас господин Диофант... и лекарь... Господина Стефана ищут: он оставил коня во дворе, а сам куда-то ушёл... Бедная, бедная госпожа Динамия! Ей сейчас так худо... так худо... – Разрыдавшись, Ия не договорила и закрыла лицо руками.
- Тавра! – Неожиданно раздался голос стратига Диофанта, который показался на пороге.
Вздрогнув, точно от удара грома, девушка испуганно посмотрела на него.
Перемены во внешности стратига потрясли её. Всего за несколько часов подтянутый, полный сил человек, с властным взглядом и твёрдой рукой, превратился в старика, с измученным лицом, с тёмными кругами под потухшими глазами.
- Тавра, – уже тише повторил Диофант. И, сделав нерешительное движение трясущейся рукой в сторону покоев жены, прибавил: – Ты можешь войти... Она хочет тебя видеть...
Открыв дверь, он впустил Тавру в пропитанную запахом лекарственных снадобий душную полутёмную комнату.
Укрытая расшитым золотистыми узорами покрывалом, Динамия словно утонула в высокой пышной перине. Стоявший у ложа лекарь окутал ноги больной шерстяным одеялом и поправил подушки, пурпурный цвет которых сильнее подчёркивал белизну её осунувшегося лица, с залёгшими на нём лиловыми тенями. Коварная болезнь, в течение нескольких лет затаившаяся, скрывавшая свою сущность, теперь как будто раскрылась ядовитым смертельным цветком.
