– Как это, тетушка? – полюбопытствовал тот.
– Да так… – уклонилась хозяйка дома от его вопроса.
– Все же поясните мне про вольность Павла Григорьевича, – продолжил настаивать Николай.
– Думаю, что рано тебе про это знать, – твердо проговорила княгиня.
– Почему же рано, мне уже восемнадцать, я гимназию с золотой медалью закончил, – с некоторой досадой в голосе произнес Николай.
– И хвалю за это, – отозвалась его тетушка. – И горжусь тобой, милый друг. А про вольности Павла Григорьевича… не хочу об этом говорить. Станешь повзрослее – сам всё узнаешь. А в твои года еще рано голову этим забивать. Ну, хватит о праздном, пора и на отдых. Что-то я устала к вечеру, – княгиня поднялась, поцеловала Николая в голову, перекрестила и пошла в дом.
Он остался один. Последняя часть разговора с тетушкой и особенно ее упоминание вольности ее супруга произвели в нем какое-то неопределенное волнение и даже любопытство.
Он поднялся и, услышав в глубине дома голос старого лакея Поликарпа, нашел его и поинтересовался:
– Скажи, любезный, а что в ваших краях говорят про Павла Григорьевича?
– О чем это вы, барин? – не понял его вопроса лакей.
– Я про то, что вольного делал дядюшка в молодые годы. Ты ведь давно тут служишь, а потому смею предположить, многое знаешь про это.
– Не пойму о чем вы, ваше сиятельство, – произнес лакей и едва заметно смутился.
По тому, как тот смутился, Николай понял, что ему есть что спросить у старого лакея.
– Сам знаешь о чем, – проговорил Николай настойчивым голосом. – Рассказывай что и как.
– Не могу знать, – увильнул от его просьбы лакей. – Простите, барин, мне еще за уборкой и мытьем посуды надо проследить, – он вежливо поклонился молодому графу и удалился.
– Фу ты черт! – недовольно произнес Николай. – Ускользнул, хитрец. Впрочем, надо бы у женской части прислуги спросить – женщины всегда про подобные дела разговорчивее.
Найдя в дальней половине дома немолодую служанку, он, вынув из кармана рубль, положил его перед ней и спросил:
– Если расскажешь все про своего барина, еще один такой получишь.
– Да про что вы спрашиваете, ваше сиятельство, ума не приложу, – проговорила та, не отрывая взгляда от лежащего на столе рубля.
– Сама знаешь про что, – Николай вынул еще один рубль и положил его рядом с первым. – Ну, говори. Если не скажешь, деньги у меня останутся.
– Уж не знаю, про что и говорить-то! – сказала служанка, все также глядя на то место на столе, где лежали деньги.
– Про то, что все тут знают, но мне не говорят. Обещаю, что никому, а тем паче хозяевам твоим, ничего не расскажу.
– Да тут такое дело… – служанка запнулась.
– Какое такое дело?
– Да что уж тут скрывать-то – старый барин в молодые лета очень был охочь до нашей, стало быть, сестры.
– Продолжай.
– А что тут продолжать-то? В наших-то деревнях, почитай, премного людишек от него произвелось. Вот какие дела. Впрочем, плохого никто про нашего хозяина не скажет. Насильничать не насильничал. Этого никогда про него не говорили. Но девок молодых, бывало, приглашал к себе в опочивальню. Про это многие из старых слуг ведают. Или где в лесу или там в другом месте… в общем, детишек, поговаривают, много от него народилось по округе. Нынче оне почти все взрослые. Но он хороший барин, никого не забывал, всегда о них справлялся и помогал. Никого не обидел. Хороший барин, все его тут любят.
– Вот оно как… – задумчиво произнес Николай.
