– Благодарю за гостеприимство…Восхитительный пир…– Дива поднялась из-за стола. – Но, боюсь, мне требуется отдых…
– Для Ладоги большая честь приветствовать жену князя Рюрика на своей земле, – обходительно ответил Миронег.
Дива побрела в свою избу. Гриди остались на пиру. Проводить княгиню отправились только Прохор и Надежа, вынужденные сопутствовать друг другу.
– Я не наелся, – посетовал Надежа по дороге. – Зачем она так быстро ушла?..
– Ты в путь отправился живот набивать или жену твоего князя охранять? – отозвался Прохор.
В передней на широких лавках, выступающих местом для отдыха и сна, расположились Прохор, Надежа и Перята. Последний гридь не был на пиру – он с утра чувствовал недомогание. Единственное, что принимал его измученный желудок, была вода. Ею Перята и питался весь день, отказавшись от праздничных яств во имя будущего исцеления. Ведь если хворь не пройдет до плавания, то страшно вообразить, что ждет Перяту на корабле. Надежа достал из-под лавки игральную доску. Это было единственное занятие, которое позволяло переносить подобные вечера – то есть вечера, в которые гриди служили неотступными стражами княгини.
Но поиграть не удалось. На крылечко вбежала маленькая девочка. Ее косички разлетались в стороны при каждом ее подскоке и подпрыге.
– Тебя вызывают! – тон маленькой посланницы не терпел возражений, а ее перст указывал на Прохора.
– Куда это? – удивился гридь.
– В избу! – ответила девочка с деловым видом.
– Я никуда не пойду, – Прохор не собирался оставлять пост.
– Тебя тогда! – малютка указала на Перяту. Чем она руководствовалась – было неясно.
– А зачем? – недоумевал гридь, поднимаясь с лавки, на которой только расположился.
– Да какая разница! – зевнул Надежа. – Хоть пройдешься. А то в избе весь день пухнешь.
– Куда идти-то? – недоумевал Перята, одергивая рубаху, прилипшую к телу.
– Я покажу! – ответила девчушка-гонец и спрыгнула с верхней ступеньки крыльца сразу на землю.
– Скоро вернусь…– пообещал Перята землякам.
А Дива тем временем зашла во внутренние покои избы. Облокотилась о косяк, уперев лоб в ладонь. Неприютное чувство чужого дома. Как бы ее ни встречали, какими бы блюдами и почтительными речами ни угощали – ничто не дает ей забвения. Мысли съедают ее изнутри, как муравьи гусеницу.
Горели свечи, но в горенке никого не было – вероятно, юная служанка куда-то убежала.
Дива сбросила с плеч шерстяную свитку, потерла шею, которая отчего-то болела весь день. Наверное, так сказываются тяготы путешествия – ничего подобного она и представить себе не могла, когда жила в Новгороде. Оказалось, что дорога – сущая пытка для женщины. Наказание ей измыслили на славу: хуже засовывания в реку, хуже ordalium и прочих предложенных истязательств. Хорошо, хоть сейчас несколько дней она в избе жительствует. Но что будет дальше, в море? Впереди дорога еще более трудная и долгая.
Стащив с головы кичку, Дива пошла в спальню – она хотела поскорее лечь в постель и забыться сном. Шагнув в комнату, затворив за собой дверь, Дива на миг опешила. Перед ней стоял человек. Прямо в ее покоях, в которых никому нельзя находиться, кроме нее и служанки!
Наученная горьким опытом, Дива тут же распахнула уста, собираясь завизжать во весь окрест – охрана совсем рядом, в сенях, они услышат ее крик и прибегут на помощь!
Но Дива не успела и пикнуть: разгадав ее намерения, мужчина тут же зажал ее рот ладонью, дабы она не воззвала к своим оберегателям. Ведь единственное, что она могла – это кричать. Повергнутая в смятение Дива постаралась оттолкнуть от себя незнакомца. Но он быстро развернул ее спиной к себе, прижав к своей груди. Он держал ее слишком крепко, не позволяя ей выкрутиться, впрочем не делая больно при этом.
