– Не знал. Отвечаю, не знал, дядя Витя, – лепетал Артем.
– Кодекс учи. Целее будешь. На зону не спеши, нечего там делать.
Похлопав парня по плечу, расстегнув пальто и две верхние пуговицы, Филя-старший глубоко вздохнул, подняв голову. На груди отчетливо просматривалась татуировка Сталина. Казалось, он хочет, чтоб генералиссимус посмотрел, какой беспредел царит вокруг, такие как Злобный свирепствуют, отбивая ни в чем не повинным людям внутренности, одевая полиэтиленовые кульки на голову, добиваясь, таким образом, признания. «Прошло столько лет с тех пор, а толком ничего не изменилось, все, как и прежде, те же методы дознания, – думал старый вор, – за исключением откупа, хрена лысого в то время откупиться удавалось от статьи, а эти предложили с несчастного хлопца содрать ещё двести, типа нам сотку, остальное себе оставишь, мол, так сейчас все делают, не зачем было ветки ломать, тем более оказывать сопротивление. Была б моя воля – я бы им вмазал… а с другой стороны – Тема сам виноват, молод да глуп, перед девчонками хотел выпендриться, хорошо что так закончилось, нельзя ему на зону, характер слабый, добрый он, да и раскололся быстро, постучали малость, так уже и писать согласился. Меня сутками пытали, голодом морили, в карцере по несколько дней держали, и ничего, живой остался, туберкулез, правда, куда его деть? В раз сломают такого. Представить только: в области пятнадцать мужских исправительных заведений, а женских две, перекос явный. В церковь зайти – двадцать баб на службе и пара мужиков всего, в автобусе большая часть женского пола едет, в кафе или ресторане – тоже одни девки, виновата водка, наркотики, войны – пустили в расход парней в раннем возрасте, откуда взяться здоровому поколению? И никто не изменит эту ситуацию, не под силу нашему брату. Тут только, если на помощь из других стран пригласить, хотя уже и так понаехало; и кавказцы, и негры – вытеснят они славян. Один знакомый, пчеловод, привез откуда-то пчел, то ли немецких, то ли чешских, говорил работящие импортные, и хворь их не так бьет, не то что наши – хилые, болезненные, агрессивные, они украинскую степную породу к цветку не подпускали, не подпускали так полностью и уничтожили, а овчарку немецкую взять, к примеру, кость кинуть и нашу дворовую рядом посадить, кому кость достанется? Дожили! Мать его так…» – в полголоса, сам с собой, рассуждал бывалый зек.
Бумагу, в которой было признание, Артем порвал на мелкие кусочки, превратив в конфетти от хлопушки. Высоко подбросив над головой, белые маленькие кусочки стали разлетаться в разные стороны и падать на землю, словно первый снег.
Одно время, Артему Салтанову приходилось работать на Костю Пуха. Пух был худоват, можно сказать даже тощий на вид, наверно, поэтому и кличка соответствовала его облику. Освободившись из мест заключения, он принялся торговать оптом водкой. Схема была не сложная: на пивзавод или виноводочный поставлял спирт, оплачивая только услугу розлива, взамен получал колоссальные прибыли, а такие как Артем переправляли «русскую» или «пшеничную» через кордон в Ростов, хотя находились смельчаки и в Москву отогнать. Московская наценка отличалась от ростовской, но требовала большего транспорта. Очередь к владельцам грузовиков выстраивалась за месяц вперед.
– Не отвезешь меня в ателье, Тема? – спросил как-то Пух, когда Артем грузил на складе, в «каблучок» несколько ящиков водки. – Годовщина фирмы намечается, я решил костюмчик пошить, братва поздравлять приедет.
