Бог его знает, что там было не так с этим рефератом. Вадим всегда был двоечником. И даже сейчас я не смог бы оценить его работу – потому что не мог наглядеться на нарисованного Ивана Грозного. Он был яркий и аляповатый, но в нём была жизнь. И изо всех своих жизненных сил он пытался отвернуться от этой единицы. Даже он понимал, что не заслуживает её.
Вадим прекрасно рисовал. Потом перестал. Уже очень давно его не видел. Говорили, дела у него не очень. На последней встрече выпускников промелькнуло некрасивое слово «спился».
«Надо бы его повидать», – подумал я, а вслух произнёс:
– Это я тоже возьму.
– Прекрасное решение, – кивнула хозяйка.
– Послушайте… Я не понимаю. Как это возможно?
Она вздохнула:
– Помните, как там у классика – рукописи не горят? Они действительно не горят. И никуда не пропадают. Бумага хранит в себе всё. В течение жизни мы все пишем что-то. Мы оставляем повсюду свои отпечатки на бумаге. Они изображают нас, какими мы были тогда. И при этом они живые, потому что всё ещё составляют часть нас. Когда мы пишем на бумаге, мы оставляем на ней свою душу. А душа не может исчезнуть, она ведь бессмертна. А вместе с ней бессмертна и бумага, на которой она хранится. Понимаете?
Я вернулся в офис. Отдал пачки бумаги Маше. Она невозмутимо загрузила бумагу в принтер. И я продолжил работу. Распечатал два экземпляра договора, каждый на двенадцати страницах. Два акта приёмки услуг. Согласие на обработку данных. Счёт-фактуру. Аналитический отчёт для директора на шести страницах. Ещё один договор, для другого клиента. И так далее, и так далее…
Вечером, уже дома, за ужином я показал своё школьное сочинение жене. Она рассмеялась и поцеловала меня.
– Откуда у тебя этот раритет?
– Да так… Нашёл.
Ночью, слушая дыхание спящей жены, я вдруг вспомнил, как писал ей письмо из армии. Тогда она была просто девушкой, которую я любил. В этот раз обошлось без поэзии, но я прекрасно помнил, что писал ей о своей любви, и довольно вдохновенно. К сожалению, письмо не дошло до неё. Затерялось где-то в недрах почтовой службы, сгинуло в пустоте. Но ведь где-то оно должно было сохраниться?
Пожалуй, завтра опять зайду в канцелярский магазин.
Бесполезные факты о жевательной резинке
Дорога шла через новые районы города – тёмные и безликие дома обступали её со всех сторон. Они были похожи на однообразные надгробия безымянных солдат, погибших на какой-то полузабытой войне. Стояла ночь. В некоторых окнах горел свет, но даже он был везде одинаков, будто каждое из окон подсвечивалось обычной голой лампочкой, свисающей с потолка на проводе. Шины шуршали по асфальту. Из динамиков доносились приглушенные звуки джаза, иногда прерываемые помехами – какая-то Богом забытая ретро-радиостанция, на которую он случайно наткнулся, крутя ручку настройки. Он подумал, что на ней наверняка работают одни привидения. Бесплотными пальцами берут с полки пластинку, сдувают с неё пыль и ставят на проигрыватель. Слушают и вспоминают времена, когда они ещё были живыми.
Среди унылой череды зданий показался ярко-освещённый оазис круглосуточной заправки. Оставалось ещё полбака, но свет манил слишком настойчиво. Он сбросил скорость, свернул на дорожку и остановился у колонки. Залил немного бензина и зашёл внутрь, где горел всё тот же яркий свет, который, казалось, просвечивал тебя насквозь. А от маниакальной стерильности окружающей обстановки и идеального порядка, в котором были расставлены бутылки и канистры с маслом, антифризом и средством для омывателя стёкол, человек, входящий сюда, чувствовал себя либо хирургом, либо его пациентом – в зависимости от характера и взгляда на жизнь.
