В Таврическом саду старуха выгуливала отдышливого мопса на цепочки. Мопса, я точно помню. На снимке с цепи рвался упитанный ящер.
Мрачный ДПСник в форме, которого я щелкнул из окошка троллейбуса, на фотографии оказался закутан в темный плащ. Его мучнисто-белое, цвета земляной личинки, лицо украшал слоновий хобот.
Мальчишки-серферы с Дворцовой, которых я долго подлавливал в моменты зубодробительных трюков, на снимке вышли вовсе без досок. Зато с крыльями. Остроконечные уши и раскосые глаза делали их похожими на летучих мышей.
Черт подери, я заснял гномов! А как еще назвать крохотных человечков в атласных кафтанах? Один щеткой надраивал ноготь большого пальца атланта, а другой, рыжий, показывал мне язык.
Казалось, я схожу с ума.
С горя показал карточки другу.
– Не гони, – сказал он. – Эти игры с фотошопом ведут в никуда.
Я хотел его щелкнуть на память, но он закрыл рожу рукой:
– Нет уж, спасибо. Себя снимай, мистификатор!.. – и сбежал, подав мне мысль.
Автопортрет. Пуркуа бы, собственно, не па? Может, узнаю о себе что-то новое. Обнаружу слегка перекошенный нимб или серебряное копытце?
Сделал снимок перед зеркалом и залил в компьютер. Глянул и огорчился: ни тебе крыльев, ни рогов и копыт.
А вот с комнатой было неладно. На снимке, прямо у меня за спиной, была дверь. В реальности – глухая стена, с обоями цвета беж, которые я сам и клеил.
Я подошел и погладил ладонью поверхность. На стене проступили контуры двери без ручки. Я толкнул, и она подалась.
Ну, я и шагнул. С фотоаппаратом на шее и в шлепанцах. Без звонка другу и предсмертной записки. Когда начинаешь видеть невидимое, чувство опасности слегка размывается.
И дверь за мной немедля захлопнулась.
Я оказался в храме, в одной из боковых ниш близ алтаря. Сквозь высокие окна било солнце. Горели факелы и свечи. В духоте плыл сладковатый запах.
Шла месса. Бледные мрачные люди стояли у гроба и слушали священника. Слова гулко разносились под стрельчатыми сводами.
Кто-то взял меня за локоть и сказал недовольно:
– Слишком долго мне пришлось вызывать вас. Приступайте!
Рядом со мной стоял тип в серой сутане. Брезгливой мордой и жидкими волосами он напомнил мне препода по философии.
Ага, вот по чьей милости я тут. Интересно, к чему приступать?
Пока я соображал, собеседник произнес:
– Вот ваша плата, – и протянул кожаный кошель.
Я молчал.
– А вы немногословны, – заметил он. – Возможно, вас интересует собственная безопасность?
Я кивнул. Не то, чтобы понял, о чем речь, но безопасность – да, весьма меня занимала.
– Сделаете дело, и вас доставят в безопасное место. Работайте, ну же!
И тут включился автопилот: при слове «работать» я потянулся к фотоаппарату. Серый вздохнул с облегчением. Неужто я угадал?
Сделал несколько кадров с похорон, и хотел было подойти поближе, но новый знакомец меня остановил:
– Не нужно, чтобы вас видели.
Ага. Дальше – что? Сейчас он протянет мне флешку, я солью картинки и уйду обратно, сквозь стену в тапочках в родные пределы? Чтоб потянуть время, я перевел фотоаппарат в режим просмотра и вскрикнул от изумления. Скорбная месса преобразилась.
Прихожане и монахи остались прежними. А вот центральные фигуры изменились до неузнаваемости.
Они стояли у гроба. Двухголовый карлик в комбинезоне и существо, напомнившее мне ДПСника с Московского: высокий, с хоботом. С ними была миниатюрная девушка. Мертвенно-белая кожа, черные волосы и ярко-алый рот делали ее похожей на готическую сувенирную куклу.
