Город под прицелом - страница 19

– Отходим, назад!

Но клещи засады прочно ухватили их. По ополченцам начали стрелять с еще одного дома. Летели гранаты, раздавались взрывы. Олега оглушило, но он контролировал свое тело, не давая страху с собой справиться. Отполз в сторону, ближе к деревьям и канаве. Перезарядил автомат. Его бойцы лежали на земле, орошая ее красной кровью, бронемашина горела, беспощадно расстреливали из домов. Несколько бойцов отряда смогли отойти вправо, укрыться за кирпичными стенами. Олег продолжал отстреливаться, пытаясь дать возможность отойти товарищам. Еще раз поменял рожок… Взрыв подкинул его тело, переворачивая на спину. Руки раскинулись, автомат выпал. Мужчина тяжело дышал, понимая, что это его последние вздохи. Хотел ответить, достать гранату и кинуть, взять автомат и выстрелить, но силы утекали из тела. Последние его мысли были о сыне: «Леша, Лешенька, держись, я всегда буду с тобой».

– Я чувствую, с папой что-то случилось, – говорил сын. Он неспокойно метался по дому, напоминая птицу, отчаянно пытавшуюся вырваться из клетки. – Он давно не приходил. Давно не звонил.

– Да с ним все хорошо, – неубедительно дрожащими губами говорила Аня. Если бы сын посмотрел на нее, то понял, что она врет. Но он бегал от окон к дверям и не смотрел на маму.

Несколько дней назад сослуживцы сообщили, что Олега больше нет. Бабушка и мама скрывали перед Лешей свои эмоции, рвали себе душу, но изо всех сил показывали, что все хорошо. Лишь бы мальчик не догадался. Но ему не требовались слова, чтобы узнать. Он просто перестал чувствовать свою связь с отцом.

Спустя время Аня все-таки сообщила сыну о гибели папы. Он странно воспринял эту новость, спокойно, будто уже знал ее. Всего лишь стал на колени, сложил ладони, начал читать молитву и сказал ей:

– И ты молись, чтобы папа воскрес.

Нескончаемым муравьиным потоком они шли в неизвестность. Сотни людей в лохмотьях, со следами сажи на лице, ссадинами на теле, с перевязанными ранами, детьми на руках и плечах, с волдырями на босых ногах. Странный караван, везущий вперед лишь один товар – свои жизни, шагал вперед. В толпе ощущалась атмосфера напряженности, никто не переговаривался, о смехе речи не шло. Эмоций у идущих не было, каждый смотрел под ноги и редко кто – по сторонам.

Да и смотреть особо было не на что. Окружающая людей картина разрушений намертво въелась в память, в мельчайших подробностях вставала даже под плотно закрытыми веками. Лабиринтом окружали разрушенные стены, раньше они были частью чего-то большего – дома или филармонии, ресторана или жилого комплекса из многих тысяч квартир. Частью безмятежного и застывшего во времени города и сильного, но мрачного региона. «Мы ничего не значим в рамках тысяч километров большой страны», – возможно, так думали стены, оставаясь частью системы и взаимодействуя с другими элементами. По-настоящему они перестали что-то значить только сейчас, когда стали препятствиями или укрытиями, но не частью домов.

Он медленно хромал по сухой потрескавшейся земле, выжженной не знающим милосердия солнцем. Оно было поистине безжалостно, стремилось превзойти самих людей в жестокости по отношению к этому клочку земли и его обитателям. Подошвы ног давно загрубели, и раскаленная, словно в аду, почва почти не причиняла неудобств. Левая нога волочилась, приходилось придерживать штанину рукой, подтягивать ее. К счастью, боль успела утихнуть за долгое время, прошедшее с момента его ранения. Сколько здесь калек? Подняв голову и осмотревшись, а это он делал каждые пару дней, бродяга не разглядел в серой потрепанной толпе ни одного здорового человека. Рядом топали отягощенные бытием люди, ничем не отличавшиеся от него.