Малефисента нависает над Джеймсом и говорит, что не сможет отсечь конечность магией, и я понимаю, что мне самой предстоит спасти своего парня. Я тысячи раз проходила мимо хозяйственного магазина по соседству и знаю, что манекен на витрине одет в жёлтый жилет, клетчатую рубашку и зелёные ботинки и что в пластиковой руке он держит маленький топорик с красной ручкой.
Я больше не слышу, что говорят Малли и Урс. Я вижу только Джеймса, распростёртого на тротуаре с закрытыми глазами. Если кто-то не отрубит ему эту руку, он умрёт, когда яд дойдёт до сердца.
Я говорю, что сделаю то, что нужно, и бегу. Сильным ударом ноги быстро разбиваю стекло и выдёргиваю топорик из руки манекена. Бросаюсь обратно к Джеймсу, встаю над ним, и тогда слышу девушку из зеркала. Её голос такой же, как мой, но весёлый и лихорадочный.
«Да, – подталкивает она меня. – Отруби её».
И я это делаю. Поднимаю топорик над головой и с силой опускаю. Он рассекает плоть Джеймса, кости, мышцы и сухожилия, а затем сморщенная кисть катится по тротуару. Я выдёргиваю ремень из петель брюк и как можно сильнее затягиваю его вокруг предплечья Джеймса, пока Малли прижигает рану и наколдовывает повязку.
Я падаю на колени перед Джеймсом, кладу руку ему на щеку, пытаясь успокоить своё дыхание, которое становится быстрым и отрывистым.
«Да, Мэри, – шепчет голос. – Отлично. Руки больше нет».
Я подпрыгиваю, когда раздаётся громкий стук в дверь. Выпуск новостей закончился, и Джия выключает телевизор.
– Кто пришёл? – спрашиваю я.
– Ты что? Сегодня вечер понедельника! – раздаётся громкий голос.
– О, феи-крёстные, это натуралисты, – говорю я.
– Эй, – Джия выглядит оскорблённой. – Ты можешь быть немного любезнее? Они тебя любят.
Джия спешит к двери. Женщины-натуралистки влетают в квартиру, как стадо гусей следом за Джинни и Синди, и все говорят одновременно.
– Ты можешь поверить? – начинает Джинни. – Снаружи бродят дозорные. Они пытаются притворяться Наследниками, но это так очевидно.
– Полное, тотальное вторжение в частную жизнь, – возмущается Синди.
– Ладно, ладно, – говорит Эвелин. – Не стоит приносить сюда негативную энергию, дамы. Найдите минутку, чтобы сконцентрироваться.
Беспорядочный шорох курток прекращается, и женщины закрывают глаза. Мэтти держится за опаловое ожерелье, висящее на её шее. С натуралистками квартира наполняется теплом. Эвелин добродушная и милая, Мэтти строгая и проницательная, Джинни щедрая и по-матерински тёплая, а Синди – прирождённый яростный лидер. Все вместе они приносят сюда мир и мудрость, но всё-таки их слишком много.
Синди вздыхает и, махнув рукой, сдаётся. Все снова начинают болтать. Натуралистки целуют друг друга в щёки и развешивают куртки на вешалке у двери. Их объятия действуют как успокоительное лекарство.
– Джия, я знаю, ты что-то испекла, так где же оно? – требовательно спрашивает Синди.
Женщины тут же начинают разбирать тарелки, пока Джия ставит чайник, чтобы вскипятить воду, и достаёт из холодильника кексы. Их разносит Мэтти.
– Значит, на улице были дозорные? – спрашивает Джия, глядя на меня.
– Были, были, – говорит Мэтти.
– Должны же они что-то делать. Пятеро детей пропали, – говорит Эвелин, задумчиво жуя. – Нельзя винить дозорных за то, что они хотят хоть как-то защитить Шрам. Может, их действительно волнуют наши интересы.
– О, не смеши меня, – возражает Мэтти, направляясь на кухню за чайником. – Им нужен контроль.
