На шедевр пришел поглазеть даже Черныш:
– Честно сказать, я ожидал, что ты выстрогаешь какую-нибудь рогатку из веточки, Ярослав. А ты сделал лук не хуже, чем заправский мастер!
– Не смотри на то, что я еще мальчик, – горделиво ответил Ярик. – Да, я мал, но видел, как делают луки десятки раз. И свои луки я тоже делал сам. Хотя, признаться, – вполголоса добавил он, – я и сам не ожидал, что у меня выйдет. Такой сложный лук я делал впервые.
Он взял новое оружие. Лук вышел немного длиннее, чем хотелось бы, и уж точно больше того, что сгинул на болотах. Но Ярик не сомневался, что справится. Подвесив за спину колчан, он поманил кота за собой во двор. Там откопал из-под снега замерзшую тыкву и водрузил ее над прогоревшей бадьей. Получилась вполне добротная мишень. Отойдя на сотню шагов, он достал первую стрелу и приготовился к стрельбе.
Ярик всегда делал так, как научил отец. Годы одиночества, проведенные в охоте на степную живность, отточили мастерство стрельбы. Умение отринуть мысли и эмоции ради цели, помогало сосредоточиться на выстреле. Пережитые потери и испытания внушали стойкость и решительность.
«Стрельба – это непросто бой. Это бой с самим собой, – говорил на самом первом уроке отец, – Победи себя и свое волнение. Гони все мысли прочь! Задержи дыхание на выдохе и смотри только на стрелу. Не жди выстрела. Чувствуй, куда она летит».
И он чувствовал.
Выстрел произошел почти незаметно. Тыквенная голова разлетелась на куски, раскидав морозную кашу по двору. Стрела пробила ее насквозь и вонзилась в оконную раму, в сантиметре от стекла.
Черныш сидел, не в силах поверить в увиденное. Юный подопечный поразил древнего кота до самой глубины души. Ярослав же не выказал ни капли эмоций. Он достал следующую стрелу.
Это продолжалось несколько дней. То трясло и знобило, то кидало в жар и обливало дождем пота. Горячка достигла пика еще в день жестокой расправы, и продолжалась еще день и ночь. Все это время Маня не спала, лишь бессильно стонала, пытаясь выпутаться из клубка перепутанных мыслей и образов. Сквозь бред она видела обеспокоенное лицо Гэй лы, которая тратила всю приносимую им воду, в попытках промыть ее раны. Но от этого становилось только хуже.
Недавний снегопад оставил в лагере белые холмы сугробов. Вслед за ним пришли холода. Многие пленники, уснув ночью, утром уже не просыпались. Маня и чужеземка ютились под вонючей шкурой, грея друг друга своим теплом. Дни проходили в борьбе с лихорадкой, которая решительно захватывала разум израненной девочки.
На исходе третьего дня в углу клетки померла безумная бабка. Последние часы жизни она смеялась, как ненормальная и посылала проклятия всем вокруг. Даже охранявшие рабов гхануры не могли ее успокоить. Бабка терпела все щедро выдаваемые ей плети, но не замолкала. Придя в этот раз, стражники с облегчением вздохнули и забрали ее костлявое тело для сожжения.
Наутро шестого дня Маня, наконец, начала приходить в себя, и осознанно разговаривать. Она жадно съела все хлебные корки, что припасла для нее Гэй ла и выпила остатки гнилой воды.
– Тебя опять принесли ни живую, ни мертвую, – рассказала ей женщина. – Я боялась, что в этот раз не смогу выходить тебя. У меня не было ни лекарств, ни трав.
– Спасибо, тетушка Гэй ла, – благодарно кивнула Маня, кутаясь в шкуру. – Я бы пропала без тебя.
– Ты сильная девочка, – улыбнулась та, подсаживаясь поближе. – Ты справилась с этой хворью. Хотя другие раны еще нескоро заживут.
