Но нашлись в Пирее и дармоеды. Из пещер Мунихия вылезало заспанное отребье: нищие, дешевые уличные порнаи, беглые рабы, бездомные ветераны, скрывающиеся от кредиторов должники…
Голодранцы расходились по гаваням Пирея в надежде найти хоть какую-то работу, а если повезет, поживиться гнилыми фруктами на Дейгме. Причем все отлично знали, в какой из триттий нищим подают милостыню, а в какой могут и морду набить.
Заслышав сигнал трубы глашатая Совета Пятисот, они бежали прочь, подальше в глухие бухты. Прятались среди развалин старых домов, в заброшенных погребах и сырых гротах, лишь бы не попадаться на глаза стражам порядка, рабам-токсотам, уже растягивающим вокруг места собрания красные канаты.
К лечебной купальне при храме героя Серанга спускались хворые и калеки, чтобы промыть раны или просто прополоскать горло святой водой источника.
Ранние паломники уже возложили к алтарю Аполлона Апотропея дары: вязанки дров, мешочки с благовониями, гирлянды из весенних цветов, лавровые венки, медовые лепешки, домашнее печенье… Невесты посвящали богу локоны своих кудрей перед свадьбой. Новоиспеченные эфебы дарили ему обрезанные при первой стрижке волосы.
Родственники душевнобольных после принесения очистительной жертвы Аполлону опускали в бассейн с чистой морской водой еще горячую алтарную головню. Окропив святой водой своих безумных домочадцев, они тут же окуривали их серой и ладаном. Потом бережно уводили домой.
В Зейской гавани дворники подметали землю вокруг дождевых цистерн перед полуденным судилищем, когда судьи рассядутся на каменных скамьях, чтобы вынести приговор убийце.
Обвиняемый, которому из-за тяжести преступления запрещено ступать на землю Аттики, будет ожидать решения своей судьбы в лодке под охраной вооруженных дубинками скифских рабов.
Лемб Харисия тихо терся об измочаленный кранец[43], как молочный теленок о бок коровы. Всевидящее око на скуле, изрядно изъеденное соленой морской водой за осеннюю навигацию, вперилось в обросшие ракушками квадры, будто видавший виды корабль из зависти не хотел смотреть на спущенных со стапелей свежеструганных собратьев.
Сам мореход допивал красное библинское на причале Афродезиона. Толпа сопровождавших Перикла портовых распорядителей-эпимелетов, таможенных элименов и пританов[44] Совета Пятисот стояла в стороне, не вмешиваясь в разговор Первого стратега с друзьями.
– Ничего не забыл? – спросил Перикл Геродота.
Тот безмятежно махнул рукой:
– Поздно проверять, все пожитки на борту… Самое важное – подорожная – здесь. – Он похлопал рукой по груди, где под хитоном угадывались очертания небольшого сосуда. – Сундук с тремя талантами серебра в трюме.
Первый стратег посмотрел на Харисия:
– Солониной запасся?
Перикл сейчас был похож на заботливого отца, который собирает сыновей в ополчение. Даже если морской купеческий поход сильно отличается от сухопутного военного анабасиса, плаванье по враждебным для Афин водам всегда опасно для жизни.
Однако поставить во главе торговой флотилии триеру с воинами-эпибатами, как он сделал, снаряжая Геродота в Египет, в этот раз Первый стратег не мог. Поэтому тревожился.
– До Родоса точно хватит, – заверил Перикла мореход Харисий. – Свежую воду возьмем на Наксосе… От Родоса пойдем вереницей вдоль берегов Ликии, Памфилии и Киликии. Путь испытанный, намоленный, проверенный… Даже если остальные корабли разбредутся по торговым гаваням, я не пропаду. Знаю, где можно бросить якорь, а куда лучше не соваться. Есть знакомства и в портах, и среди пиратов… Если что, Геродот деньгами поможет, откупимся.
