Города богов - страница 28
Еще он обратил внимание на два выпрямленных пальца на правой руке руббайона – указательный и средний.
«Признак скрываемого волнения или недовольства», – решил галикарнасец.
Однако здесь Геродот ошибался. Откуда ему было знать, что в детстве Табниту, когда он чистил рыбу на корме рыбачьей лодки, чайка ударом клюва едва не оторвала кисть.
Раны зажили, хотя плохо сросшиеся сухожилия все время держали два пальца в напряжении. Табниту пришлось смириться с тем, что он никогда не сможет услаждать женский слух игрой на танбуре.
Тем не менее с возмужанием он научился услаждать женщин игрой совсем на других инструментах, мягких, податливых, отзывчивых на прикосновения. И вскоре убедился: негнущиеся пальцы в этом деле скорее достоинство, чем недостаток. Да и кисть сохранила хватку, поэтому ранение не мешало ему крепко сжимать рукоять кормила или эфес меча.
Физический недостаток финикиянин компенсировал толстыми золотыми перстнями. Блеск благородного металла заглушал досаду, которую он испытывал каждый раз, когда пальцы его не слушались. Да и самоцветы – светлый берилл и коричневый опал как нельзя лучше подходили к его гетерохромным глазам – серому и карему.
Табнит был жестоким, своевольным, черствым к чужим страданиям человеком. Он с твердой уверенностью полагал, что совесть – не телесный орган, а значит, болеть не может.
Именно таким Геродот и прочитал собеседника.
– Мне без разницы, – ровным тоном произнес финикиянин. – Но раз пришел, говори первым.
– Кто поставляет в Пелусий библос? – напрямик спросил Геродот.
– Тебе зачем? – вопрос Табнита прозвучал спокойно.
В ответе гостя, наоборот, ключом била показная уверенность:
– Я фортегесий афинского Буле… Мне поручено найти поставщиков библоса в Афины.
Финикиянин продолжал выдерживать тон:
– Тогда тебе надо в Библ.
– Там дороже. – Геродот произнес эти слова тоном учителя, который говорит с глуповатым учеником.
Табнит сохранил хладнокровие и на этот раз:
– Ни один египетский купец не согласится на прямые поставки в Афины.
– Это почему? – с деланным удивлением спросил галикарнасец.
Ему было прекрасно известно, что финикияне подмяли под себя вывоз папируса из Египта. Пройдя через руки посредников, ходовой товар из Пелусия оседает в эмпориях финикийского Библа, а уже оттуда доставляется во все порты ойкумены купеческими кораблями.
Финикияне зубами вцепились в торговлю папирусом. На полученную от его перепродажи прибыль разбогатела не одна купеческая семья как в Пелусии, так и в Библе. Сопоставимую прибыль приносила только торговля строевым лесом, стеклом, да еще окрашенными в пурпур тканями.
Однако в крупных городах Финикии – Библе, Тире и Сидоне – свободных мест в цепочке купеческих связей давно нет. Об этом галикарнасца предостерегал Перикл.
Табнит снова потянулся к кубку из горного хрусталя.
Сделав глоток, демонстративно прополоскал рот вином, потом сдержанно бросил:
– Потому что я за это привяжу его к стулу в эмпории… Сначала вырву ногти. А потом отрежу яйца тупым лезвием и вывешу из окна, чтобы их склевали чайки.
В груди Геродота нарастало глухое раздражение. Высказанное равнодушным тоном зверство в обычной обстановке его бы смутило. Но после такого количества пива…
Одурманенное хмельным напитком сознание отказывалось признавать очевидный факт – слишком большие деньги крутятся в торговле библосом, и слишком ревностно финикияне оберегают источник своего баснословного дохода от чужестранцев.