Ему стало понятно, что разговора не получается. И это его только взбесило. Но нарываться на конфликт ему сейчас нельзя. Если даже у персидских властей Пелусия к нему возникнут вопросы, очень важно сослаться на этот разговор с главой финикийских торговых посредников.
Пора было уходить.
– Жаль, – сказал он со злостью в голосе.
Затем развернулся и покинул андрон.
2
По дороге к своему причалу Геродот привычно пересчитал пятидесятивесельные пентеконтеры с фаравахаром[59] на вымпелах. Грозные боевые корабли финикийской флотилии под персидским флагом замерли в порту, словно гончие псы возле ног хозяина перед началом охоты. Спокойные, но готовые в любой момент понестись вперед по его приказу.
Заметил он и несколько пришвартованных грузовых гиппосов, которые были нагружены амфорами, мешками с зерном, связками вяленой рыбы, а также перетянутыми бечевой кипами сена. Флотилия явно готовилась к дальнему походу, причем в составе войска точно есть кавалерия.
Лемб Харисия, как отдыхающий в стойле конь, прижался скулой к заросшим зеленью каменным квадрам. Геродот окинул его цепким взглядом. На полубаке царит тишина, сходни не спущены, вымпел не поднят.
Галикарнасец понял, что Харисий с командой еще не вернулись с рынка. Тогда он уселся на швартовочную тумбу и просто наблюдал, как чайки пикируют на неосторожно поднявшуюся к поверхности воды барабульку…
«Яван точно не за библосом приходил, – пришел к выводу Табнит, прокручивая в голове беседу со странным гостем. – И вел себя вызывающе. Будто играл заранее подготовленную роль. Вполне возможно, что пьяным заявился специально… Но что у него на уме, пока непонятно… Нужно выяснить…»
Хлопнув в ладоши, руббайон приказал вошедшему слуге прислать Шамаима. Вскоре перед ним в поклоне склонился сикофант – доносчик и порученец для самых грязных дел, к которым глава финикийской диаспоры его привлекал, чтобы не пачкать собственные руки чужой кровью.
Жилистый, юркий финикиянин был одет в длинный желтый хитон из льна. Кривой шрам над верхней губой, крупный мясистый нос, оттопыренные уши – внешность громилы делала его лицо неприятным. При этом колючие бегающие глаза говорили о хватке и сообразительности.
Выслушав хозяина, Шамаим метнулся к выходу из дома и вскоре уже крался за галикарнасцем в сторону порта.
Вечером он пришел с докладом.
Руббайон уставился на него мутными разноцветными глазами.
Потом скупым, но выверенным жестом приказал: «Говори».
– Лемб афинский, господин… – зашипел Шамаим. – Я у эпимелета узнал… Навклер рассказал ему, что их в Пелусий занесло бурей…
– Плыли куда? – нетерпеливо прервал своего порученца Табнит.
– В Губл[60].
– Зачем?
– Говорит, за товаром…
– Сами что везли?
– Мед.
– Сколько их?
– Пятеро… Четыре моряка и этот горлопан… Навклер родом из Галикарнаса. По разговору вроде бы они с афинянином друзья… Я слышал, как навклер называл его Геродотом… Лемб утром уходит в Губл. Стоянка оплачена до рассвета.
– Вели себя как?
– Главный у них – Геродот, навклер работает с ним по уговору… Афинянин и там крик устроил. Орал, что плата за швартовку очень высокая, а Буле спросит с него за каждый обол.
Табнит повернул голову набок и теперь смотрел на своего порученца немигающим карим глазом, словно ястреб на жертву. Выслушав его, он прикрыл веки, как делал всегда, когда принимал важное решение. Шамаим почтительно и терпеливо ждал, когда хозяин заговорит.
