– К чёрту символ! – вдруг психанул Блюм. – Символ – это старьё! Мне нужно и символ перевернуть! Хотя… – он задумался, – в этом что-то есть. Спасибо. – Блюм с серьёзным лицом протянул руку. – Мне пора. Архивариус потряс его руку:
– Очень рад нашей встрече.
Блюм вышел из подъезда и направился к автомобилю. На ходу он вытер свои руки белоснежным носовым платком.
– После следующего полнолуния! – послышался сверху голос Архивариуса, который высовывался из окна второго этажа.
Блюм рассеянно кивнул головой и сел в машину. По вздутым венам на лбу и висках, которые как бы шевелились, было очевидно, что мысль авангардиста бешено работала.
* * *
Но вернёмся из путешествия во времени в сегодняшние будни. Каменное лицо пожилого Архивариуса неожиданно шевельнулось бровями. Он увидел, как из подержанного жука-фольксвагена вышел другой пожилой человек и тоже вперил свой взгляд в объект. Брови толстяка сделали гневную галку от ревности, но постепенно перешли в горизонталь и, наконец, встали домиком от удивления. Он засунул два мизинца в рот и выдал громкое глиссандо. Владелец жука оглянулся, прощупал глазами панораму слева направо и остановился на свистуне, который махал ему рукой. Наконец он заулыбался, ответил коротким свистом без приспособления пальцев и направился к знакомому.
– Привет, Блюм, – вскочил и подал пятерню Архивариус. – Как ты полысел!
– Привет-привет. А у тебя брюхо раздалось! – попытался нанести контрудар авангардист.
– Так это прибыль, а у тебя убыль.
Впрочем, Блюм для своих лет, выглядел неплохо. Немного ссутулился, похудел, полысел, но дерзкая постановка головы и надменный лордовский взгляд оказались неподвластны годам. Бархатная куртка, несмотря на изрядную поношенность, своим старинным изысканным покроем ещё более прибавляла ему аристократизма.
– И усы свои зачем-то так кардинально убавил.
Авангардист действительно сбрил оба кончика усов, и они сузились до чаплиновского пятна под носом.
– Демократизировал обе стороны, – пояснил он.
– Теперь ни ввысь, ни вглубь? Понятно.
Вдруг они замолчали, как в театре после третьего звонка, уселись на скамейку и начали вместе созерцать объект.
А со стороны объекта на них смотрели два невидимых, цепких глаза.
– Как всё интересно начиналось, – шепнул Архивариус.
* * *
Пустырёва пришла домой в раздражении, что выражалось в резкости её движений и громком хлопке входной двери. Она зашла на кухню и хотела зажечь газовую конфорку, но в гневе бросила спичечный коробок на пол: плита была запачкана.
– Нет, это невозможно! – твёрдо сказала она и решительно направилась к комнате Панкрата.
Ударом ноги Пустырёва отворила дверь. Дед в это время лежал на диванчике и рассматривал журнал «Плейбой».
– Сколько это может продолжаться? – закричала она. – Я уже замучалась отмывать после тебя плиту! Нет памяти, так сиди на кухне и следи за своей баландой, чтобы не убежала! Да хоть бы оторвался! Ноль внимания! Выпишу я тебя скоро из квартиры! За грязь, за нарушение тишины и прочие хулиганства! Сейчас же пойду и напишу заявление! Пойдёшь жить на улицу к бомжам! Ясно?
Панкрат лежал и непонимающе моргал глазами.
– Что зенками хлопаешь? Ты когда последний раз полы мыл?
Она пошла в ванную и, налив ведро воды, поставила его у открытой двери Панкрата.
– Тряпку в руки и вперёд! – скомандовала она. – Долго мне ждать?
Панкрат с трудом перевёл тело в сидячее положение и тихонечко заскулил:
