Немец остолбенел: здесь, в центре России, в глухой деревеньке он услышал родную речь, да ещё она своим замечанием выставила его солдафоном – грубым и неотесанным.
Гауптман при помощи двух солдат спрыгнул из кузова грузовика и строевым шагом подошёл к беседующим. По-русски обратился к Любе:
– Что случилось, крестьянка? Почему вы не выполняете указания достойного представителя немецкой кинохроники?
Люба смело посмотрела ему в глаза и нараспев сказала по-немецки:
– Герр гауптман! Я бы предпочла говорить с вами на вашем родном языке. По-русски вы говорите хорошо, но пусть здесь вы снова вспомните о родине.
Капитан довольно загоготал:
– Действительно, фройляйн! Я привык по-немецки отдавать только команды и, к сожалению, даже и о расстреле. А вы так хорошо говорите по-немецки, откуда это?
Кинооператор тактично отошёл от офицера на несколько шагов и стал настраивать аппаратуру. Нацелил объектив на девушку и на капитана, и кинокамера застрекотала.
Гауптман по-отечески поправил спутанные волосы девушки и вкрадчиво сказал:
– Фройляйн! Я, возможно, бестактен, беседуя с вами здесь, но я готов навестить вас дома, а может быть, даже и поселиться в ваших покоях.
Люба растерялась. В это время к немцу подскочил шестилетний Костик и сжал кулаки:
– Не смей трогать мою сестру!
Гауптман недовольно повернулся и хотел было пнуть мешающего его галантной беседе мальчонку. Но потом передумал, достал из кармана теплого плаща с подбоем небольшую шоколадку и протянул её ребенку:
– Может быть, мы будем ещё и родственниками, поэтому не кричи на меня.
И осклабился, показав ровные белые зубы.
Люба тихонько шепнула брату:
– Костик! Возьми шоколадку и скажи по-немецки «спасибо»!
Тот понял, что сестра затеяла какую-то игру и подчинился:
– Данке шен, герр гауптман!
Затем он учтиво взял шоколадку двумя пальцами и стал её внимательно рассматривать. Довольный гауптман потрепал его по голове, а кинооператор продолжил съемку.
Затем он направил кинокамеру на толпу, и все стали послушно улыбаться. Сделала это и мама Любы и Костика, потому что поняла, что немцам это надо для чего-то и, видимо, от послушания местных жителей будет зависеть будущее деревни.
Гауптман широко раскинул руки и со всей доброжелательностью, на которую он был способен, произнес:
– Я и вверенное мне подразделение по охране штаба дивизии благодарим вас, московиты, за проявленное к нам внимание.
В это время ему навстречу двинулись семидесятипятилетний местный житель Игнат и батюшка из храма, что в деревне Крюково. Его привезли сюда несколько автоматчиков и разъяснили, что он должен делать.
Батюшка вздохнул и произнес:
– На всё воля Божья, и пока мы вам, супостаты, будем подчиняться.
Немецкий переводчик перевёл так, что выходило, будто бы он готов принять новую власть. Кинооператор, радостно двигаясь по мёрзлой земле, снимал и снимал. По его разумению, киноэпизод выходил удачный. Он отступил на несколько шагов, чтобы лучше было видно, как гауптман ломает каравай и макает краюшку хлеба в солонку.
Дед Игнат хотел было прошептать «жри, скотина, и подавись!», но вовремя сдержался, потому что понял, что если гауптман хорошо говорит по-русски, то реакция с его стороны может последовать самая непредсказуемая. И от покорности Игната во многом зависит судьба деревни Жилино.
Пожевав кусочек хлеба, гауптман запил стопкой водки и слегка скривился. Все жители внимательно наблюдали за его действиями.
