Покачиваясь, подошел Эндрю, и вдвоем они наполовину понесли, наполовину потащили Майкла из дверей кухни.
– Осторожней, его бедная рука! – Сантэн пыхтела под тяжестью, когда они поднимали Майкла и усаживали в коляску мотоцикла. – Не сделайте ему больно!
Майкл с блаженной улыбкой на бледном лице растянулся на мягком сиденье.
– Будьте покойны, мадемуазель, этот счастливчик сейчас вне власти боли.
Эндрю обошел машину, чтобы сесть за руль.
– Подождите меня! – воскликнул врач; они с графом выходили, поддерживая друг друга, и как-то боком спустились с лестницы.
– Садитесь, – пригласил Эндрю, и с третьей попытки «Ариэль»[22] выпустил облако синего дыма и взревел.
Врач устроился на заднее сиденье за Эндрю, а граф сунул в боковой карман лорда две бутылки кларета.
– От холода, – пояснил он.
– Вы достойнейший из людей! – воскликнул Эндрю и выжал сцепление; «Ариэль» с ревом проделал крутой разворот.
– Позаботьтесь о Майкле! – крикнула Сантэн.
– Моя капуста! – закричала Анна, видя, что Эндрю катит прямо через огород.
– Б bas les boches! – взревел граф и незаметно еще разок приложился к бутылке с кларетом, прежде чем Сантэн успела ее конфисковать и отобрать ключи от погреба.
* * *
В конце длинной подъездной дороги, ведущей к шато, Эндрю притормозил и на небольшой скорости присоединился к жалкой процессии, тянущейся со стороны гряды по грязной, в рытвинах главной дороге.
Мясницкие фургоны, как повсеместно называли машины медицинской службы, были тяжело нагружены жертвами возобновившегося немецкого обстрела. Они проезжали по грязным лужам, и носилки внутри покачивались и подпрыгивали на каждом камне.
Кровь раненых на верхних ярусах пропитывала повязки и капала на лежащих внизу.
По обочинам шли небольшие группы ходячих раненых; с впопыхах наложенными повязками, с бледными от страданий лицами они цеплялись друг за друга в поисках поддержки.
Начиная быстро трезветь, врач слез с заднего сиденья мотоцикла и выбрал самых тяжелых из ходячих. Одного пристроили на заднее сиденье, одного верхом на бак с горючим перед Эндрю, а третьего в коляску с Майклом. Врач бежал перед перегруженным «Ариэлем», проводя мотоцикл через ямы с грязью. Когда добрались до полевого госпиталя в домах на краю деревни Морт-Омм, он был совершенно трезв. Он помог слезть раненым и повернулся к Эндрю.
– Спасибо. Мне эта передышка была необходима. – Он взглянул на Майкла, по-прежнему сидевшего в коляске. – Присматривайте за ним. Ему требуется уход.
– Да Майкл всего лишь легко ранен.
Но врач покачал головой.
– Усталость после боя, – сказал он. – Шок после обстрела. Мы еще не вполне это понимаем, но, похоже, у каждого есть предел выносливости, сверх которого не вытерпеть. Сколько он летает без перерыва? Три месяца?
– С ним все будет в порядке, – свирепо ответил Эндрю, – выдержит. Он, словно защищая, положил руку на раненое плечо Майкла, вспоминая, что с последнего отпуска молодого человека прошло уже полгода.
– Посмотрите на него, все признаки истощения. Худой, как жертва голода, – продолжал врач, – дергается, вздрагивает. И глаза… Ручаюсь, у него бывают случаи несуразного, алогичного проведения, приступы мрачности чередуются с диким возбуждением. Я прав?
Эндрю неохотно кивнул.
– Он называет неприятеля гнусными паразитами и расстреливает из пулемета выживших при падении немецкого самолета, а в следующий миг утверждает, что это благородный и доблестный враг; на прошлой неделе он ударил недавно прибывшего пилота, который назвал немцев гуннами.
