В дверях гостиной Николь объявила не без волнения:
– Его светлость герцог де Ришелье!
В этот вечер имени герцога суждено было производить сенсацию. На барона оно произвело такое впечатление, что он встал с кресла и пошел прямо к двери, не веря собственным ушам.
Но не успел он дойти до порога, как в полумраке коридора увидел г-на де Ришелье.
– Герцог! – ахнул он.
– Да, любезный друг, он самый, – отозвался Ришелье как мог дружелюбнее. – А, после давешней нашей встречи ты удивлен. Тем не менее я здесь. Дай же мне руку!
– Чрезмерная честь для меня, ваша светлость…
– Ты становишься глуп, мой дорогой, – сказал старый маршал, отдавая трость и шляпу Николь и усаживаясь в кресле поудобнее, – ты оброс мохом, ты заговариваешься… Сдается мне, ты забыл, что значит жить в свете.
– Однако, герцог, по моему разумению, – волнуясь, отвечал Таверне, – прием, который ты давеча мне оказал, был столь недвусмыслен, что ошибиться было невозможно.
– Послушай, старый друг, – возразил на это Ришелье, – ты в тот раз вел себя как школьник, а я как педант, только розги и недоставало. У тебя найдется что мне сказать, но я хочу избавить тебя от этого труда: ты скажешь глупость, я отвечу другой глупостью… Перейдем-ка лучше от минувшего к настоящему. Знаешь, зачем я приехал к тебе нынче вечером?
– Нет, конечно.
– Чтобы сообщить тебе, что король жалует твоему сыну роту, о чем ты и просил меня позавчера. Да пойми же ты, черт побери, какое тут тонкое дело: позавчера я был почти министр и просить о чем-либо был не вправе; сегодня же, когда я отказался от портфеля, когда я просто Ришелье, тот самый, что раньше, я был бы круглым дураком, если бы не стал просить. И вот я попросил, получил искомое и приезжаю к тебе с добычей.
– Герцог, неужели… такое великодушие с твоей стороны!..
– Есть исполнение долга, налагаемое дружбой! Тебе отказал министр, а Ришелье исходатайствовал для тебя то, чего ты просил.
– Ах, герцог, ты меня восхищаешь. Значит, ты – истинный друг!
– Черт побери!
– И король, король оказал мне такую милость…
– Боюсь, король сам не знает, что он сделал, но, впрочем, может быть, я ошибаюсь и он знает это как нельзя лучше.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что у его величества явно есть свои причины на то, чтобы поступить наперекор госпоже Дюбарри, и, скорее всего, не мое влияние, а эти причины побудили его оказать тебе эту милость.
– Ты полагаешь?
– Я уверен, и я рад этому способствовать. Ты знаешь, что я отказался от поста министра из-за этой негодницы?
– Мне об этом сказали, но…
– Но ты не поверил. Ну, скажи прямо.
– Что ж! Признаться, так оно и есть.
– Это значит, ты считаешь, что я лишен совести?
– Во всяком случае, я полагаю, что ты лишен предрассудков.
– Милый мой, я старею, и красивых женщин я теперь люблю, только если они мне полезны… И потом, у меня есть еще кое-какие замыслы. Но вернемся к твоему сыну: превосходный юноша!
– Он в большой вражде с Дюбарри, которого я у тебя повстречал во время своего столь неудачного визита.
– Знаю, потому-то я и не министр.
– Полноте!
– Но это так и есть, друг мой!
– Ты отказался от поста министра, чтобы угодить моему сыну?
– Если бы я это утверждал, ты бы мне не поверил, да это и не так. Я отказался, поскольку раз уж Дюбарри начал с того, что потребовал отставки твоего сына, то далее его притязания делались бы все чудовищнее и дошли бы бог знает до чего.
