Я все-таки плюю ему в лицо. Прямо в угол губы, хотя целилась ровно в глаз. А после этого выхожу в коридор, громко шлепая по полу кроссовками на резиновой подошве. Как было бы эффектно, если бы кабинет прямо сейчас взорвался. В теории я могу прийти сюда ночью с бензином и зажигалкой. Но на практике меня скрутят прямо на улице, потому что невысокая блондинка со злыми голубыми глазами и канистрой точно вызовет подозрения.
Выйдя на свежий воздух, я наконец глубоко вздыхаю, поднимая лицо к небу. Солнце нацеливает свои лучи прямо на меня, как будто целуя и обещая, что мое увольнение – к лучшему. Что же, остается только верить. На самом деле я никогда не любила эту работу – я творческий человек, а чертеж на ватмане с соблюдением размеров и деталей, явно не про искусство.
Я художница. Правда, отстойная художница, которая не брала кисть в руки уже несколько лет. Все потому, что у меня нет вдохновения. Нет того особенного состояния, которое дарует второе дыхание и бесконечное свидание с холстом и красками. Весь чертов год я играю в гляделки с мольбертом, и пока он выигрывает. Но, сказать честно, состояние абсолютной художественной пустоты пришло ко мне гораздо раньше. Он забрал его вместе с собой.
Все это время я относилась к своему творческому застою как-то проще, но последние триста шестьдесят пять дней это мучает меня. Выпивает всю кровь, изматывает, уничтожает. Я ничтожество, раз так и не могу собрать себя в руки и уже начать хоть что-то рисовать. Можно сколько угодно винить его, но на выходе есть только я – пустая оболочка.
Бросаю свой старый рюкзак на асфальт, и сажусь на него по-турецки, доставая из кармана пачку сигарет. Будь проклят тот день, когда я решила покурить, чтобы расслабиться, потому что теперь сигареты входят в часть дня. Я достаю телефон из кармана джинс и набираю номер Софи – моей лучшей и единственной подруги.
– Привет, детка, – говорит она на выдохе, пока на заднем фоне что-то жужжит. Софи мастер маникюра и, скорее всего, сейчас у нее клиентка. – Почему ты звонишь в середине рабочего дня?
– Меня уволили. – Я затягиваюсь сигаретой, щурясь от солнца. – Представляешь, проект, который нравился всем, оказался дерьмом. Мы можем увидеться? Мне очень надо выговориться и поесть китайскую еду.
– Конечно, Ари. Я закончу минут через двадцать и приеду. Давай встретимся около «Чайны Вок»?
– Принято, – я сбрасываю, не тратя время на прощание. Мы же лучшие подруги, к чему эта любезность?
Софи всегда была тем человеком, который без раздумий бросит все, и прибежит на помощь. Она готова отдать последнее своим друзьям, и, к сожалению, многие пользуются этим. Я бесчисленное количество раз ругалась с ее знакомыми, бывшими парнями и другими людьми, которые ошибочно принимают доброту за слабость. Короче, меня смело можно считать ручной собачкой Софи: я кинусь на любого, кто посмеет обидеть такого ангела, как она.
Две последние тяжки отдают колючим ощущением в самое горло, но я все равно с радостью встречаю табак, оседающий в легкие. Я неторопливо встаю, туша сигарету о свою папку с чертежами, и иду к помойке, оставляя последнее воспоминание об очередном провале около нее. Надеюсь, когда мусор будут утилизировать, работники свалки хотя бы краем глаза посмотрят на мой проект, и скажут, что это красиво.
– Чертова соплячка! – слышу я крик откуда-то сверху и поднимаю голову, прикладывая руку ко лбу, как козырек от солнца. О, да, это мистер Томпсон орет мне. – Если ты думаешь, что я оставлю твою выходку без наказания, то ты ошибаешься!
