Никто ничего не понял. Он попытался исправить положение:
– Вьетнам очень далеко, там жарко и влажно, потому там и растут лианы.
– У нас тоже жарко и влажно, – удивился Бозыка.
Лавр только рукой махнул:
– Загадка.
Однако Печору волновали другие загадки, и она требовала ответа:
– Великан! Почему ты не хочешь меня в жёны?
– Что ты! – одёрнула её Таруса, жена Созыки. – Девушку такие речи не личат.
– Девушку не личит оставаться девушкой, – дерзко ответила Печора. – Девушке надо замуж. – Она повернулась к сидевшей тихо, как мышка, вдове и спросила с иронией: – Правильно я говорю, Самига́?
Самига́, опустив глазки, ела пшенную кашу с грибами, тушенными в сметане с луком. Не желала она обсуждать, с кем жить Великану. Взрослые бабы её понимали. С одной стороны, община заботилась о вдовах. Помогала. С другой стороны, никто, кроме бобылей, ко вдовам не сватался. Двум старикам, что ей в деды годились, Самига́ отказала. В ближайшей округе молодых вдовцов не было, но бабы часто помирали родами, и потому оставалась надежда, что ей, молодой ещё женщине, выпадет семейное счастье. Она, конечно, догадывалась, что стараниями добрых свойственниц, Тарусы и Навки, весь городец осведомлён о её отношениях с Великаном.
– Да ты подумай, Печора, – рассудительно сказал Лавр. – Разве можно меня в мужья? Смотри, какой я большой. Очень большой!
– Ой, он думает, что большой – это худо! – вскричала Любава.
– Ведь все мечтают о ма-а-аленьком, – подхватила Котка, и они опять стали хохотать, как безумные.
Жуйка отодвинула блюдо:
– Всё, больше не могу. Вниз шла порожняя, а наверх-то полной идти!
– От кого полной? – задыхаясь от смеха, спросила Гуляйка.
– От Великана! – надрывалась Любава.
– Дождёшься от него! – вскричала Печора.
– Девчонки, да что ж это такое? – возмутилась Навка. – Языки ваши без костей.
Из вечернего сумрака выдвинулась фигура князя Омама:
– Мир этому дому! Весело у вас.
Все встали, приветствуя его, и даже девы притихли, одна лишь Любава тонко повизгивала.
– Твой приход – честь нам, господин, – важно сказал Угрюм.
– Здравствуй, князь, – сказал Созыка.
– Так ведь ты у меня сегодня уже был, – ответил тот.
– Был? – удивился Созыка. Детали пьянки он уже не помнил.
– Был, был, – подтвердил князь. Он уселся на лавку, степенно выпил. Сообщил:
– Мисюрь и Невзор подрались. По всей-то улице друг друга гоняли, а потом у меня на вечевом дворе сломали часы Ярилы.
– Ай, как же мы это пропустили! – закручинился Бозыка.
– Худо, – сказал Угрюм. – Завтра к ним схожу, поговорю.
– Сутырга́ уже пошёл, – отозвался князь. – Он им задаст!
– Сутырга́ важный старец, – согласился Угрюм. – Но пусть он Мисюрём займётся, а с Невзором я разберусь. Его отец мне братом был.
Лавр – ну, раз уж пришлось встать – сходил в дом и принёс гусли.
Князь тем временем перешёл к главному.
– Готовьтесь ехать, невесты. Жуйка, Котка и Любава – пришёл ваш день. Будет струг с верхов Москвы-реки, с тамошними невестами. Заберут ещё двух с Неглинки. Здесь погрузим всё железо и вас трёх, и в путь. И тебя, Великан, пора показать Вятко-князю.
– Хм! – приосанился Великан.
– Завтра приходи, поговорим об этом. С тобой плывёт Бурец, я с ним сговорился.
Все загомонили, обсуждая услышанное, а Лавр взял несколько аккордов и задумался о репертуаре. Хорошо было бы прогудеть им к случаю что-нибудь из оперы «Садко», да только он не помнил ни строчки. Зато, когда уходил в сон, по радио пели песню «Два сокола», и она будто так и застряла у него в голове. По стилю очень сходна с тем, что поют в этой древности! Вот он и запел под гусли:
