Тогдашняя наша газета была такой же боевой, как и нынешняя. Но у моего отца была маленькая слабость, которой я лишен начисто, – почтительность к губернаторскому мундиру. У отца хватило смелости в ответ на предложение взятки набить морду графу Корвин-Милевскому, да еще и вызвать этого графа на дуэль. Если бы эта дуэль состоялась, то у отца не было бы никаких шансов на победу: ни о пистолете, ни о шпаге он не имел никакого понятия. Но граф заявил, что он с мужиком драться не станет, и уехал в Ниццу… Но когда возникали конфликты такого рода – конфликты между поляком, но помещиком и русским, но мужиком, – губернаторы пытались стать на сторону помещиков – почти без всякого исключения – и пытались отца распекать. Отец конфузился, извинялся и продолжал вести свою линию. В Петербурге была широкая спина Петра Аркадьевича, и, собственно говоря, на губернаторов можно было наплевать. Сие последнее открытие сделал я лично, когда во время одного из конфликтов к минскому губернатору Г. пошел я сам. Я был в те времена семипудов, косноязычен и, как и сейчас, до чрезвычайности решителен. Я собрал в кулак всю силу нехитрой своей выразительности и заявил что-то вроде того, что в таком тоне я разговаривать не желаю и ему, губернатору, не позволю. И что ежели он, губернатор, позволит себе еще раз такие нажимы, то он, губернатор, вылетит в два счета. Губернатор смяк молниеносно, стал шелковым, как дессу, и больше действительно ни во что не лез. <…>
Вильно, Гродно, Минск – это были военно-чиновничьи города. Было много друзей-офицеров. Но было много и друзей-солдат. И военный быт я знаю неплохо. Но знаю его с двух точек зрения или, точнее, с трех: с официально-елейной, с офицерской и с солдатской»64.
В этом мемуарном отрывке (написанном Иваном Лукьяновичем через четверть века в эмиграции) налицо так называемый временной сдвиг. «Широкой спины Петра Аркадьевича» в марте 1913 года, когда Солоневичи перебрались в Минск, уже не было.
Фамилия же губернатора, действительно, начиналась на букву «г» – этот пост в 1913—1915 годы занимал Алексей Федорович Гирс (1871—1949).
Что простительно мемуаристу – не дозволено биографу. А посему постараемся оставаться в рамках известных нам фактов, если же появится необходимость прибегать к каким-то путешествиям во времени, то всегда будем делать соответствующие оговорки.
В августе 1912 года Иван Солоневич отправляется в Санкт-Петербург – поступать в университет. О его студенческой жизни мы расскажем в отдельной, пусть и небольшой, главе. Это немного нарушит последовательность изложения событий, но зато сохранит в целости такое понятие, как «белорусский период», и позволит беспрерывно осветить работу Ивана Лукьяновича в «Северо-Западной Жизни». Опять же, текущая и следующая за ней главы нашего повествования и без университетской эпопеи должна вместить в себя великое множество фактического материала. Существует и еще одно оправдательное обстоятельство: в те годы, как свидетельствует Лев Рубанов, летние студенческие каникулы растягивались на пять-шесть месяцев65. А были ведь еще и зимние. Таким образом, нельзя сказать, что Иван Солоневич учился в Петербурге, а на родине появлялся лишь наездами. Совсем наоборот: большую часть года он проводил в Белоруссии, а в столицу Империи наведывался по университетской необходимости.
Итак, 31 августа наш герой подает прошение о зачислении на юридический факультет Санкт-Петербургского Императорского университета. Среди документов, подшитых в студенческом деле, имеется справка, датированная 18 августа 1912 года и выданная отделением Министерства Внутренних дел Гродненской губернии:
