Грех. Расплата - страница 23

- Не волнуйся, отец, все в порядке – я просто с Камилем поругалась.

- С Камилем?! – удивился он, только теперь осознав, что приехала-то она одна – без жениха, без других ренардистов.

- Да, с Камилем. Прости, отец, давай не будем сейчас об этом – устала я от всего… Можно я спать пойду?

И убежала, не дожидаясь отцовского ответа.

Кристина прошмыгнула в спальню, со злостью избавилась от пропахшего дворцовыми запахами платья и юркнула под одеяло, замотавшись в него по самые уши, словно в теплый мягкий кокон, который смог бы защитить ее от Филиппа. На затаившуюся сестренку даже не взглянула – все мерещилось ей, что Филипп смотрит на нее своими холодными, пустыми, словно мертвыми, глазами; что руки его путь к побегу отрезают, что поступь его гнетущую слышит и голос ледяной – не спрашивающий. Приказывающий.

Кристина замоталась в одеяло и всхлипнула, не удержавшись.

- Кристиночка, - пропищал рядом с ней тоненький, испуганный голосок, - что с тобой? Ты плачешь?

Эмма робко коснулась ее плеча, а Кристина вздрогнула и вдруг резко выбралась из своего спасительного «кокона», обернувшись:

- Эмма, - с мольбой сквозь слезы проговорила она, - пообещай мне, что никогда, ни при каких условиях, ты даже близко не подойдешь к этому отродью! Что дурь свою восторженную из головы выкинешь! Что ренардисткой останешься и не позволишь никому обмануть себя сладкими речами и пустыми обещаниями! Пообещай, Эмма!

- Хорошо, - растерянно проговорила Эмма. – Кристиночка, успокойся, не плачь только! Он, что, правда, хотел, чтобы ты…

- Да. Именно этого он и хотел. Я сбежала оттуда, и что теперь будет, я не знаю. Отцу – ни слова об этом! Я сказала ему, что с Камилем поругалась, потому и вернулась рано.

- А что же Камиль? Он не смог тебя защитить?

- Защитить? – горько усмехнулась Кристина. – Он поди и не заметил, что меня там уже нет. Я просила его, я умоляла его одну меня не оставлять, а он оставил… Они все продались Филиппу! Он чудовище, Эмма. Богатое, властное чудовище. Но не об этом речь, Эммочка, – я не хочу, чтобы эта грязь тебя коснулась. Он ведь на реке не только меня видел, и звал он нас обеих. Не продавайся Филиппу, я прошу тебя. Эммочка, береги себя, не маячь перед ним, что бы ни случилось. Я прошу тебя, Эмма…

Крытая повозка мчалась по столице Риантии, скрывая за темными шторками графа де Леронда.

Вот уже почти неделя, как он здесь – приехал в разгар праздника в честь отца, посчитав, что ни Филиппу, ни жаждущим разгуляться стражникам будет не до него. Он не просчитался. Просочиться через кордон удалось тихо и незаметно, не вызвав ни малейшего подозрения – Этьена не ждали, а неприметного графа из далекой провинции и вовсе не посчитали достойным своего внимания.

Вот уже почти неделю объезжает он, скрываясь в полумраке полуразваленной повозки, владения своего отца и узнать не может: пять лет назад он бежал из другой столицы – красивой, чистой, приветливой. Сейчас же перед ним распахнула пьяные объятия падшая, растрепанная, увядшая старуха, неизменно выглядывающая из лиц обрюзгших, пузатых аристократов с поволокой в глазах и ярких, вызывающе раскрытых тел куртизанок, с интересом, оценивающе поглядывающих на залетного гостя в черном костюме со скромной отделкой серебряной нитью. Они смотрели на него и оценивали. Некоторые, особенно шустрые, спешили предложить себя и проверить свои догадки о толщине его кошелька, не зная, что кошелек его уже успели благополучно спереть два дня назад, стоило ему только замешкаться в толпе (благо, ожидавший чего-то подобного, он никогда не носил все деньги с собой, предусмотрительно упрятав сбережения по углам своей комнатушки в небольшой неприметной гостинице); получая отказ, тут же вешались на других, более сговорчивых господ, позабывших о чести, достоинстве и собственной безопасности. Этьен с тоской смотрел на них и пытался угадать, что же случилось здесь за эти пять лет его отсутствия, как возможно все то, что видит он сквозь мутное окошко повозки.