Они помолчали.
В полумраке зала крутилась неутомимая серая моль.
– Я тут еще кое-что нашел, – сообщил Джафар, пытаясь утянуть Эйзена подальше от обитаемого куба. – Написано, что это «образец процесса преобразования» или как-то так. Вот, смотри.
Эйзен посмотрел.
Над еще одним черным постаментом висел второй прозрачный кубик, стены которого, казалось, состояли, как и у первого, из пространственных вибраций.
Внутри стояла большая кошка, похожая на тигра или ягуара. Лапы ее были каменными, а голова принюхивалась к чему-то неведомому и смотрела вполне живыми глазами – жёлтыми, со звездчатым зрачком.
– Еще одно издевательство над природой, – прошептал Эйзен.
– И ему тоже несколько миллионов лет, – добавил Джафар.
– Откуда ты столько знаешь? – Эйзен возмутился. – Ты пришел отсюда?
– Или уйду сюда… Не знаю я, откуда я что знаю, – вздохнул Джафар. – Для меня самого это загадка.
Эйзен уже в который раз посмотрел на него с недоверием, но ничего не сказал.
Медленно, не оглядываясь, он двинулся к выходу.
Джафару между тем действительно казалось, что он не первый раз находится в этих помещениях; даже некие невнятные воспоминания о людях, словно и призраках, возникали в его голове; отчего-то казалось, что он видел их всех только левым глазом, не очень здоровым.
Тем временем родной мир в его памяти низвелся до размеров давно прочитанной книги и отодвинулся вдаль, потому что тот мир, в котором он находился, занял память почти полностью и даже, кажется, начал переписывать воспоминания.
Надо уходить, с усилием осознал Джафар. Иначе останешься здесь навсегда. Но какая-то часть его натуры уже причислила этот аргумент к фальшивым и надуманным.
Быстро взбежав по лестнице, он обнаружил герцога, сидящего на ступеньках зиккурата. По лицу его текли слезы.
– Леш, вставай, – дернул его за руку Джафар. – Читая надписи здесь, я теряю свою память. Потому что мое имя вписано в них.
– А?
В первый момент в серо-зеленых глазах герцога не было ни единой мысли. Потом он моргнул и вроде узнал Джафара.
– Я не теряю, – сообщил он. – Но почему-то весь этот город… предстоящее расставание с ним вызывает у меня состояние, близкое к ломке. И еще я не могу забыть этих людей… и эту кошку. Их участь… это самое ужасное, что только можно себе вообразить. Если они это осознают.
– Видимо, сила твоего интеллекта местным демонам пока не по зубам, – сказал Джафар, хватая его за руку. – Но эмоции их вполне устраивают. Пожалуйста, пойдем. Ты ведь иначе не сможешь меня отсюда увести. Я просто не захочу.
– Да, конечно, – Эйзен поднялся. – Смотри, бабочка…
Темно-серая бабочка с зеленым флуоресцентным рисунком на крыльях села на ступеньку.
Наклонившись, Эйзен легко накрыл ее рукой.
– Слушай, – сказал он, осененный внезапной догадкой. – Видимо, насекомые здесь все же эволюционируют… У них какая-то своя нить времени… Иначе она боялась бы меня. А так… у них нет врагов.
Джафар замер, глядя на бабочку.
– Эребия церулеум, – внезапно вспомнил он совершенно чужую информацию. – Киата ее так называет.
– Что?!!
…Когда теперь уже Эйзен в панике вытолкнул безвольного Джафара на площадку перед Воротами и дрожащими руками закрыл их на ключ, механик еще некоторое время приходил в себя, выгружая из сознания дополнительную жизнь.
– Это пострашнее, чем алкоголь, – сказал он в итоге. – Сколько мы там были?
– Пять часов тамошнего времени и один час нашего, – Эйзен смотрел на него, подозрительно сощурившись. – А теперь объясни, что с тобой случилось. Откуда ты взял название бабочки? Кто такая Киата?
