Сказав это, Кристина действительно оступилась; Джафар придержал ее за плечи, выровнял, и теперь держался чуть позади, чтобы успеть подхватить, если что.
– Тоже устал? – спросила Кристина, хотя общаться через плечо было странно.
– Нет, – с прежним лаконизмом ответил Джафар. Затем, понимая, что ведёт себя уже совсем невежливо, дополнил: – Работы было немного. Но предчувствия давят. Правда, мои предчувствия часто иллюзорны и касается меня одного, как ты наверняка помнишь по прошлому году.
…Вечером, едва упав в постель и закрыв глаза, Кристина вдруг четко вспомнила:
«Долгий сон, долгий сон, долгие сборы, долгий рост, долгий путь. Чуждая плоть, страшная плоть, все растворить, перемолоть. Длинный барьер, начатый пир, тянет рука, издалека. Цвет это боль, больше не стой, вон уходи…»
Странно, что оно так хорошо запомнилось. Словно текст в книжке Виджена Гнедича. А надо было бы запомнить другое, то, что Рэнни говорил. Но оно длинное. Впрочем, исцелить всегда труднее, чем испортить.
*
А на следующий день на ферме уронили лестницу.
Если бы это произошло с обычной легкой стремянкой, используемой для ремонта, то и говорить было бы не о чем. Но стремянка до чердачного окна нужного сарая не доставала, поэтому решено было взять огромную деревянную конструкцию о двадцати трёх ступеньках, сработанную неизвестными солдатами, служившими в «Солнечном», когда оно ещё так не называлось.
– Имя их неизвестно, – выразился как-то раз про это изделие Единоверыч, – но творение их бессмертно, как Парфенон. Будьте с ним осторожны, парни.
Итак, чтобы починить облицовку под верхним окном одного из сараев, лестницу надлежало переставить, а поскольку Макс в этот момент занимался перегрузкой комбикорма, начать дело решили Дима вдвоём с Эриком.
Только вот Дима, который накануне ночь кутил в «Грибнице» и не выспался, свою половину не удержал.
Кристина в это время стояла внизу, осматривая ухо кошки Гармошки (на ухе возникла подозрительного вида плешь), и все двести килограмм тяжёлой деревянной конструкции полетели прямо на Кристинину шею. И наверно, легко перешибли бы ее, если бы не Эрик.
Вовремя выбросив вбок руку, он поменял траекторию падения, в результате чего одна из вертикальных опор только ударила Кристину по плечу и рухнула – взметнув пыль и сильно перепугав кошку.
– Вашу мать! – проныла Кристина, протирая плечо. – Дима, у тебя глаза на жопе, что ли?
Дима пробормотал что-то типа «да блин». Эрик криво улыбался, прижимая к себе пострадавшую конечность.
В ответ на вопросительный взгляд Кристины он подошёл и морщась, позволил себя осмотреть.
– Перелом, – заключила Кристина. – Пошли в госпиталь. Только… стой. Сначала я лонгетки наложу, а то там, похоже, обе кости вдрызг.
*
– Четыре осколка, – восхищенно посчитал Феликс Андреевич, рассматривая рентгеновский снимок. – Четыре! Хотя лично я видел и больше. Я, знаете ли, как-то лечил локтевой бугор – небольшая, плотная кость – расквашенный на двадцать частей. Это как пылевая туманность в космосе! Не во что даже проволоку воткнуть, куда там штифты! Но я собрал. На скобы собрал, хотя пациент стал после этого ощутимо тяжелее с правой стороны. Через пару лет, знаете ли, вынул…
Кристина слушала с большим интересом, представляя, как бы чинила локтевой бугор она. Правда, немного беспокоил Ярослав, сидящий за оцинкованным столом, положив на него сломанную руку с невероятно опухшим локтем. Ярослав был бледен, скептичен – то есть, история про двадцать осколков его не увлекла – и явно находился в ипостаси Тейваза. Теперь Кристина умела отличать его субличности.
