Гробница Крокодила - страница 12

Чтобы показать, как непринужденно он чувствует себя в ее присутствии, Теламон положил шлем на землю, сполоснул руки в пруду, а потом стал умываться.

Младшая сестренка подхватила кошку на руки и попятилась. Меритамен положила ладонь ей на затылок, будто хотела защитить малышку.

– Охота прошла удачно, господин Тел-амон? – тихо спросила жена Хати-аа.

Во дворце акийским владеет только она: научилась от няньки. Но Меритамен старается лишний раз не встречаться с Теламоном взглядом, и это его ужасно раздражает. Теламон ведь парень видный, ну чем он ей не угодил?

– Подстрелил леопарда и двух детенышей, – ответил Теламон, выжимая длинные косы: такие носят все воины.

Вдруг малышка сдавленно хихикнула. Меритамен обернулась и ахнула.

Теламон застыл как вкопанный. Газель только что навалила аккуратную кучку помета прямо в его перевернутый шлем!

От гнева у Теламона кровь зашумела в ушах.

– Ах ты, грязная…

Теламон замахнулся ногой, но эта тварь убежала в коридор.

Малышка тщетно пыталась сдержать смех, зарывшись лицом в кошачью шерсть. Наверху, на балконе, раб фыркнул и тут же зажал рот рукой.

Меритамен пришла в смятение:

– Прости, господин Тел-амон.

Жена Хати-аа отдала резкий приказ рабыне, и та кинулась вытряхивать из шлема помет.

Схватив шлем, Теламон зашагал прочь. Но в ушах так и стоял смех рабов и женщин.

Казалось, будто он целую вечность поднимался по лестнице, ведущей на мужскую половину дворца. Добравшись до своих покоев, Теламон сорвал с себя пропитавшуюся потом тунику и крикнул, чтобы ему подали воды и вина. Никогда еще Теламон не испытывал к Египту такой ненависти, как в этот момент. Все здесь смотрят на него свысока и насмехаются над ним!

Над Теламоном потешался даже раб Пирры, Усерреф. Окровавленный, избитый, он с вызовом смеялся прямо Теламону в лицо. А потом и вовсе ухитрился сбежать.

И теперь дни утекают сквозь пальцы, как песок в этой распроклятой пустыне, а Теламон не имеет ни малейшего представления, где искать кинжал.

– Ну, с кем сегодня расправился? – промурлыкала Алекто вечером, когда они сидели рядом на пиру. – Добыл наконец-то льва?

Теламон надулся. Алекто прекрасно известно, что нет, просто она хочет заставить его сказать об этом вслух.

– Я убил леопарда, – сообщил Теламон. – Такого же, как твоя любимая игрушка.

Алекто рассмеялась. На днях леопард оцарапал ей руку, и Алекто велела перерезать зверю горло.

– Что-нибудь новое узнала? – строго спросил Теламон.

Алекто повернулась к Керашеру и приняла от него инжир с улыбкой, от которой египтянина бросило в пот.

– Очень на это надеялась, – ответила она Теламону. – Мой раб разыскал одного довольно многообещающего крестьянина, но у того отказало сердце.

При этом воспоминании губы Алекто растянулись в улыбке, напоминающей оскал.

Так Алекто улыбается, только когда думает о чужой боли – или, еще лучше, наблюдает, как кто-то мучается. Она с одинаковым удовольствием смотрит, как людей бьют и как им зашивают раны. Чем больше страданий испытывает несчастный, тем лучше. Главное – побольше боли.

Этим вечером Алекто особенно хороша в одеянии из алого шелка с поясом из позолоченной телячьей кожи. В темные волосы вплетены золотые змеи. Теламон ненавидит и боится свою тетю, но в Египте он убедился, что дед поступил правильно, отправив с ним ее, а не Фаракса.

– В тех краях сила тебе не поможет, – сказал Коронос. – Египтяне восхищаются красотой. От Алекто тебе будет больше пользы, чем от Фаракса.