Какое невероятное облегчение настало в эти секунды. Нереальное облегчение. Надя послушно стала складывать свои нехитрые пожитки в сумку, не задавая никаких вопросов. Очередной переезд в никуда не внушал ничего хорошего, но это было все же лучше, чем продолжать жить в этой квартире по соседству с насильником. Пусть он не сумел совершить свое грязное дело, но это не отменяет его омерзительной сущности. Он пытался, в мыслях он уже это совершил. Возможно и следовало рассказать Наталье о его поступке, но страх и отвращение к прошедшим событиям сковали язык. Да кто его знает, что потом подумала бы Наталья и что могло за этим последовать.
Но именно этот случай со Славой вызвал в Наде стойкую боязнь всех представителей мужского пола. Надя еще долгое время вздрагивала и шарахалась, чуть услышав мужские голоса. Выработался рефлекс. Никто, больше никто к ней не будет прикасаться. Никогда.
О Славе Надя больше ничего не слышала и не встречала на своем пути. Куда он делся и что с ним стало волновало ее меньше всего на свете. И слава богу. Мысленно представляя даже самую случайную встречу с подлецом Надя вновь ощущала страх и отчаяние.
На следующий день, волоча тяжелые баулы, они добрались с Натальей и ее детьми до дома матери Натальи. Теперь предстояло жить там.
Потихоньку-полегоньку учеба Надина на первом курсе стала, что называется, съезжать. Об отличной учебе речь уже не шла, поднимался вопрос хотя бы об успеваемости без долгов. Отсутствие тех самых «нужных» учебников не позволяло должным образом приготовиться к занятиям. Кое-как сдавая зачеты, Надя все-таки умудрилась не завалить учебу окончательно. Это было не простое время для нее. Масса стрессов и отсутствие хотя бы мизерной моральной поддержки подкосили и без того шаткую уверенность в завтрашнем дне. Учебные дни тянулись серо и тускло, доброе приятельство с сокурсницами в крепкую дружбу не переросло. Несмотря на совместные подготовки к праздникам и проведение тех же самых праздников, доверять Надя никому не хотела, а беззаботное веселье в компании девчушек-хохотушек уже не прельщало. Растерялась немного Надя, чуть не перестала верить в себя, хотя вера в других людей уже почти исчезла. По обыкновению, она переживала все молча и в одиночестве.
Проживание в доме у матери Натальи тоже поначалу казалось более или менее спокойным. Но баба Зина, мать Натальи, была своеобразной женщиной с непростым характером и могла кое-когда сказануть резкое словцо. Вдова некогда значимого чиновника, она примеряла на себя образ начальника и старалась всем своим видом показать и собственную значимость. Другие люди ее раздражали, непреодолимая тяга раздавать команды была сильнее разумного подхода к нормальным человеческим отношениям. А раздражалась она часто, очень часто, по поводу и без повода. Баба Зина была не из тех людей, которые знали и умели промолчать где следует. Может быть просто не хотела, или особенности преклонного возраста давали о себе знать именно таким образом. Деликатностью и вежливостью она тоже не отличалась. На кого выплескивать свое недовольство? Правильно, на Надю. Не родных же внучек ругать почем зря. Есть удобный объект для мелких ругательств. У матери Натальи был талант придираться там, где надо и там, где не к чему. Особых поводов она и не искала, кажется, они рождались у нее в голове нескончаемым потоком. А что Надя? Да ничего. Как всегда, приходилось молча терпеть. Выбора не было, нужно где-то проживать. Хотя бы так. Насколько хватало сил, столько и терпела. Внучки бабы Зины скорее всего понимали, что любая их провинность неизбежно будет наказана. Только наказывали не их, а Надю. Все это выглядело публичной поркой, маленьким домашним представлением, забавой, потихоньку выживающей из ума пожилой женщины.
