Мы потом вдвоём посмеялись.
Вчера?
Или позавчера? Спросить что ли, какой день? А с другой стороны, разница-то? Я вот жив. И боль… боль есть, но тихая, присмиревшая.
– Охранника кликни, – велел я Тимохе.
– Обедать будем? – тот оживился.
– А хочешь?
– Ага… папка сказал, что тут покормят. Что тут всё равно уплочено, а вы не едите. Только…
Не покормили.
Скорее всего не со зла, может, внимания не обратили, может, решили, что ребенок с папенькой ушёл, что взрослый адекватный с виду человек не бросит малолетку в палате умирающего.
А может, ещё по какой причине.
– Мудак твой папка, – сказал я искренне, хотя детям, кажется, такое говорить нельзя. Психологическая травма случится. Но Тимоха кивнул:
– Мама его так и называет. Ну, когда думает, что я не слышу. Звать?
– Зови.
Охранник появлению Тимохи не удивился, а вот моё пробуждение его обрадовало.
– Савелий Иванович, Елена Петровна просила сообщить, если вы вдруг придёте в себя, – сказал он.
– Сообщай. И поесть мальцу сообрази. Да и я бы не отказался… и это… «Лего» ему купить. Только оригинал. И чтоб нормальный. Спроси, может, чего конкретно хочет?
Тимоха явно обрадовался.
Ну а что, любой труд должен быть вознаграждён, а Тимоха тут со мной сидеть не обязанный.
Ленка появилась, когда мы с Тимохой доедали. Он – картошку-фри с курицей, я – зеленовато-бурую и наверняка сверхполезную дрянь, которую приходилось тянуть через трубочку.
Ленка явилась не одна.
– Здравствуйте, – в палату заглянула бледная женщина с тёмными глазами. – Извините… мне сказали, что Тимофей здесь, что… он его опять бросил! Извините.
– Мам, а мы тут вот… кушаем! – Тимоха показал картофелину, измазанную в кетчупе. Капля сорвалась, чтобы плюхнуться на кипенно-белый пододеяльник.
– Ой…
– Поменяют, – успокоил я его. А вот женщина не успокоилась, женщина усилием воли подавила ярость.
Ленка посторонилась и женщину эту в спину подтолкнула. А потом сказала:
– Ты как? Часик-другой продержишься? Я позвонила. Антоненко прибудет, чтоб уж всё и сразу. Извини, только он на своих медиках настаивает. На оценке…
– Пускай, – даже не злюсь.
Мне почему-то совершенно не интересна грядущая сделка. Выгодная. Не выгодная… своего Ленка не упустит. Я тут не задержусь, хотя и так все врачебные планы поломал, но на чудесное выздоровление точно рассчитывать не стоит.
Так что…
С собой не заберу. Ни концерн, ни деньги.
А вот тут… разглядываю женщину, а она изо всех сил старается не смотреть на меня. Но смотрит. И хмурится. И не выдерживает-таки:
– Кто вам так капельницу поставил? Погодите.
На подоконник бахнулась сумка, не дизайнерская, как у Ленки, но тоже огромная. А я подумал, что давно в моей палате такой движухи не было.
Из сумки появились влажные салфетки.
Флакон, из которого женщина попрыскала на руки. Потом тщательно потёрла их. И салфетками…
– Может, лучше позвать кого? – Ленка наблюдала за ней с интересом, не делая попыток помешать.
– Не стоит, тут быстро… меняли недавно, но видите, поставили неудачно. Или сдвинули, возможно. Лекарство в вену не попадает.
Рука выглядела какой-то… набрякшей? Опухшей? Главное, боли я не ощущал.
– Я их… – Ленкины глаза потемнели.
– Угомонись, – говорю тихо.
Даже если эта дрянь мимо вены льется, мне от этого ни хуже, ни лучше. А вот Тимохина мамаша как-то быстро всё исправляет. Главное, даже не успеваю понять, как именно. Тут потёрла, там подвинула… согнула-разогнула руку. Надавила то тут, то там.
